Двадцать первый: Книга фантазмов - [9]

Профессор Кавай, сидевший, склонившись над письменным столом, выпрямился, снял очки, положил их на рукопись и потер усталые глаза. «Наверное, она права», — сказал он. Но все же он никак не мог понять, как общество, еще недавно охваченное поэтической мечтой и вдохновением, так глубоко погрязло в суровом прагматизме. В нем все еще теплилась надежда на то, что можно найти источник зла и, уничтожив его, предотвратить падение страны в страшную бездну.

12

— Алло, Памела, привет! Как ты? Ты куда подевалась? — послышался в телефонной трубке женский голос, оставивший ее в легком замешательстве, потому что звонившая назвала ее полным именем, официально, но при этом вопросы и тон указывали на то, что они знакомы достаточно близко.

— Я только что вернулась с работы, — сказала Пэм, не узнавая голос на том конце линии.

— Если бы я знала, что ты еще на работе, я бы позвонила туда. Я думала, ты давно ушла…

— Прошу прощения, — неопределенно проговорила она, — а кто говорит?

— Пэм, подруга, это же я, Роуз…

Памела вспомнила, что Роуз была той женщиной из ее группы, с которой она подружилась во время поездки в Южную Америку. Роуз тоже жила в Бостоне, преподавала оригами, интересовалась восточной философией и мистикой древних цивилизаций.

Во время осмотра древних городов инков Мачу-Пикчу и Куско выяснилось, что Роуз знала о них гораздо больше, чем их гид, низенький человек с ярко выраженными индейскими чертами лица, говоривший на отчаянно плохом английском.

Когда они летели домой, всех охватила вялость — не хотелось возвращаться к однообразию будней, которое тяжелее всего переносили одинокие женщины среднего возраста, и только Роуз не потеряла бодрости духа. Она пыталась развлечь Памелу рассказами о культуре майя.

— Нам бы надо вместе съездить в Мексику, если ты, конечно, не против, — предложила ей тогда Памела Портман, устало улыбаясь.

— Отличная идея, — ответила ей Роуз и продолжила, — в соответствии с календарем индейцев майя через 12 лет, точнее 21 декабря 2012 года, закончится цикл, длившийся целых 26 000 лет.

— И что же будет потом? — почти равнодушно спросила Памела. — Конец света?

— Кто знает, — сказала ей Роуз, — майя верили, что время движется по кругу, точнее, по спирали, а не по прямой. Так что, наверное, все начнется сначала.

— Да, люди верят в новое начало… — задумчиво произнесла Пэм.

— А ты что, не веришь?

— Иногда верю. Для меня новое начало будет, если Ник вернется, — натужно пошутила Памела.

— И только?..

— Может быть, верю немного перед Пасхой, хотя я давно уже перестала красить яйца. Но наша религия учит верить, не так ли? — сказала немного напряженно Памела Портман.

— Извини, дорогая, но я еврейка, хотя у нас есть кое-что общее: ваш Спаситель был из моего народа, — сказала Роуз, улыбаясь, и вернулась к объяснению веры в обновление. — По-другому это называется палингенезис, возрождение. Разве это не прекрасно? — не сдавалась Роуз, хотя по ее голосу было понятно, что и она с трудом преодолевает сон. Она посмотрела на Пэм — та, глубоко дыша, уже дремала.

В аэропорту Логан в Бостоне багаж приехал по движущейся ленте очень быстро, и женщины кратко попрощались.

И вот теперь эта симпатичная еврейка из лесбийской туристической группы вдруг ей звонит — говорит увлеченно, без остановки.

— Рада тебя слышать, Роуз, — сказала Памела и добавила: — Скажи, что я могу для тебя сделать?

13

Где-то перед самым началом войны в Македонии Кавай разговаривал с одним ученым из Института теоретической физики и подробно обрисовал ему свою Теорию неистребимого оптимизма.

— Я не математик, но уверен, что она базируется на принципах теории вероятности, — увлеченно говорил Климент Кавай коллеге-профессору, который наблюдал за ним сквозь очки, не высказывая при этом никаких комментариев. Боясь, что он не будет понят, если ограничится голой математической аргументацией, Кавай прибегнул к рассуждениям и гуманитарного характера.

— Как не может нам все время быть хорошо, так не может все время быть плохо. В мире существует баланс. После плохих времен наступят хорошие времена. Но даже и плохие являются чистилищами истории и общественной жизни, помогают нам избавиться от морального балласта, чтобы мы могли снова подняться из грязи и устремиться вперед…

Кавай остановился и посмотрел на собеседника, в его глаза, казавшиеся необыкновенно большими из-за толстых линз.

— Не волнуйтесь вы так, дорогой коллега, — проговорил наконец-то ученый. — Я вас прекрасно понимаю. Как и вы, я верю в светлое будущее… Ну, а насчет учения о неистребимости оптимизма могу сказать, что для него действительно существует серьезная теоретическая база. Имеется, знаете ли, в природе сила, которая обеспечивает некий баланс…

Профессор Кавай обрадовался, что ученый поддержал его мысль о неизбежности смены эпох в историческом процессе. Более того, он математически доказал существование Бога как физической величины, находящейся вне рамок квантовой реальности, в которой существует этот мир, и рассказал ему о теории Брэдли[7], рассматривающей течение времени от будущего к прошлому.

— При обратном движении времени ветер иногда ласкает нас, как это происходит весной, — стал объяснять ученый, — порой кусает, как зимой, случается, бьет градом, а бывает, уничтожает нас ураганом. Аномальное течение будущего сталкивает нас с самими собой, и это приводит к тому, что сквозь пространство времени по отведенной нам траектории мы движемся то быстрее, то медленнее. В данный момент, — сделал вывод физик, — мы чувствуем сопротивление будущего, поэтому с трудом пробиваемся сквозь настоящее.