Двадцать первый: Книга фантазмов - [54]

— Еще какой-то? — тихо повторил Кавай. — Ну-ка, Стефан, говори, сколько еще есть таких переходов?

— Эээх! — сказал Пипан, подняв правую руку и делая жест, будто перелистывает огромную невидимую книгу. — Им несть числа! Есть переход в донжонах Лондона, подземельях Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге, в знаменитых старых цистернах в Стамбуле, были такие переходы и в Шанхае, и под старинными дворцами Киото, даже в Вашингтоне — в подземной инфраструктуре между Белым домом, Конгрессом и окружающими их зданиями… только американцы по своему лабиринту не ходят пешком, а ездят специальной подземной железной дорогой…

— Это невозможно… — сказал потрясенный Климент Кавай, — да ведь это всемирная сеть…

— Вот именно! — серьезно посмотрел на него покойный Пипан. — А ты что думаешь, откуда появляются тени прошлого? Из одного Волчани? Везде, Кавай, есть свои собственные подземелья и их обитатели. Их призраки — там, наши местные — здесь. Другой вопрос, что все они могут создать проблемы для нашего общего мира. Они действуют на местном уровне, но если задумают что-то глобальное, то мало не покажется никому… слава богу, им не пришло в голову организовать подземный интернационал, тогда бы всем нам пришел конец…

— Вот оно что… — не переставал удивляться Кавай.

— Можно создать и подземную историю, да что там, и подземную географию, — спокойно продолжал Пипан. — Тебе известно, что в Древней Греции считали, что в царство теней можно попасть через три подземных прохода, вернее, три пещеры неведомой глубины: одна из них в Ахерузе, вторая — в Понтийской Гераклее, а третья в — Колоне.

— В колонне? — попытался пошутить Кавай. Впрочем, это была просто попытка справиться с потоком сведений, который обрушил на него Пипан.

— Нет, не в колонне. Это географическое наименование, — не принял шутки Пипан. — Через эти проходы в древности осуществлялось все подземно-надземное мифологическое движение. Например, Персефона полгода проводила в подземном царстве своего мужа Аида, а полгода наверху у своей матери Деметры; Эвридика внизу, Орфей наверху, Харон, посещавший внешний мир — наверху, Геракл у Цербера, трехголового сторожа подземного царства, опять-таки, внизу… Эней Вергилия проник в подземный мир через вулканическое озеро Авернус, которое римляне считали входом в подземный мир. И так далее, и тому подобное…

— Так, так… — соглашался Кавай.

— Существуют целые карты того света с переходами, переправами и каналами, сообщающимися с внешним миром. Открою тебе одну тайну: я оставил своему бывшему помощнику Градишкому проект, мое авторское представление того, как выглядел Тартар, крепость, в которой содержались души грешников в подземном мире в древности. Я исходил из источников, которые указывают нам, что Тартар — крепость с бронзовыми воротами и тремя рядами стен, под которыми течет подземная река Флегетон… Это подземное движение — старая проблема, дорогой мой Кавай, — сказал профессор Пипан, — и, как видишь, всемирно-исторический процесс…

— Вот как… — проговорил профессор Кавай и с некоторой завистью оттого, что сам он пока остается в местном переходе, добавил: — Значит, теперь у тебя курс на Париж?

— Да… Отправлюсь в Париж — через кладбище в Скопье… — сказал, прощаясь, покойный архитектор, быстро и легко встав.

Климент Кавай печально посмотрел на старого друга. Он понял, что пришло время прощаться.

— Ну, до свидания, Стефан! — сказал Кавай, чувствуя, что грусть сжимает ему сердце.

— Вообще-то, лучше сказать: прощай, — поправил его Пипан, — но я понимаю, что ты имел в виду.

— Да, да, — думая уже о своем, печально сказал Кавай.

— Не беспокойся, — Пипан подошел к нему и дружески положил невесомую руку на плечо приятелю, — в конечном итоге все будет хорошо.

— Это ты о чем? — Кавай вздрогнул от того, что могли означать слова его покойного друга.

— Сам поймешь! — оптимистично сказал Стефан Пипан, подмигнул старому другу и, будто сам себе, сказал: — Ладно, хватит… Он повернулся и медленно, молча, пошел по коридору к выходу в Охриде. Вдруг он остановился.

— Послушай, — еще раз быстро и решительно воскликнул Пипан, словно очнувшись от меланхоличного настроения, — занимайся тут своими делами, но смотри, приходи ко мне на похороны, слышишь! Мои два остолопа могут передумать и не приехать, когда увидят, что я им в наследство оставляю только одну квартиру, да еще им придется за нее кредит выплачивать. Нехорошо, если на прощании не будет ни одного близкого человека. И так уже в ректорате раздумывают, стоит ли оказывать мне почести на самом высоком уровне. Не хочется, видите ли, ректору возвращаться из отпуска. У нас человеку лучше не умирать!..

Кавай кивнул Пипану в знак согласия.

64

Ночью готическая орнаментика собора Святого Стефана казалась в своей рельефности нереальной. Майя, в джинсах и футболке, с подобранными волосами и рюкзаком за спиной остановилась перед разукрашенной вертикалью колокольни собора, самого известного символа Вены. Заглядевшись, Майя на миг забыла, зачем она здесь. Ее захлестнуло приятное чувство. На душе стало легко. Затем она перешла улицу и заглянула внутрь гостиницы Sacher, знаменитой своим тортом, который здесь придумали, вошла в вестибюль и будто с камерой в глазах начала бродить по коридорам, увешанным фотографиями знаменитостей в рамках. Наконец, она оказалась в роскошной комнате со стенами из лакированного орехового дерева, с диваном и креслами ярких цветов, четырьмя красными абажурами и картинами в золоченых рамах. Потом она вышла на Kärtner Straße и с такой же почти призрачной легкостью влилась в живую людскую реку туристов, ища, снова ощутив напряженность, между ними Гордана. Майя лихорадочно всматривалась в лица, временами останавливая нескончаемое кино про Вену, пересматривая эпизоды, затем обращалась к новым в поисках лица Гордана.