Двадцать первый: Книга фантазмов - [53]

— И в чем тут дело, — спросил Кавай, — какого дьявола они хотят вернуться?

— Не могут представить, что их время безвозвратно прошло… — неохотно объяснил Пипан и добавил: — По правде сказать, я немного разочарован этим переходом. Тут в основном только местные и ходят. Я хочу вернуться обратно.

— Куда, Стефан? Куда ты пойдешь теперь, в таком состоянии? — сказал Кавай, скрывая облегчение.

— Ну, как куда?! Я подумываю посетить архитектурный, — ответил профессор Стефан Пипан. — Там интереснее. Есть, по крайней мере, новые идеи. Да и дети должны приехать в Скопье на похороны. Ты не рассердишься, если я уйду?

Кавай посмотрел на друга и быстро проанализировал ситуацию. Хотя они прежде договорились держаться вместе, теперь все изменилось, так что Кавай сказал:

— Я тебя полностью понимаю, Стефан… А мне интересно, я тут в первый раз. Кроме того, я всю жизнь посвятил поискам прохода в другой мир.

— Да, но ты ищешь лучший мир…

— А ты разве знаешь, что в конце этого прохода?

Пипан ненадолго замолчал.

— Понимаешь, — сказал он неуверенно, — я об этом пока не думал. Просто наблюдал: тут разные типы есть, некоторые — совершенные карикатуры, но, должен признать, были и более приятные встречи…

— Ну, а я, — сказал Кавай, — хочу посмотреть, лучше ли там… и, если да, то понять, смогу ли я тот мир вытащить наружу, к нам, потому что наверху дела идут далеко не лучшим образом…

— Ты помнишь, когда мы встретились, я сказал тебе, что этот проход не единственный? — спросил Пипан.

— Да, — сразу вспомнил Кавай.

— Ну, вот, понимаешь, сразу после похорон я собираюсь уехать поискать другой переход, такой же, только гораздо больше… — радостно сообщил Пипан.

— И куда на этот раз, Стефан? — спросил Климент Кавай, впервые чувствуя, что разговор со Стефаном приятен ему так же, как когда тот был жив.

— Куда? В Париж. Я был там на практике после защиты диплома, и теперь, когда я сдал жизненный экзамен, меня что-то снова туда тянет. У меня прекрасные воспоминания о пребывании в Париже, друг мой Кавай, просто замечательные… — у Пипана на лице появилась улыбка хитреца и грешника, хотя Климент Кавай одновременно чувствовал незнакомое и теперь холодное, а не теплое, пахнущее вином, дыхание друга, убеждаясь, что Стефан Пипан действительно отошел в другой мир.

— В Париж? — тем не менее с любопытством переспросил Кавай. — А что там?

— Глубоко под тротуаром в Париже скрывается одна из самых больших тайн города: сотни километров подземных коридоров и залов, простирающихся вдоль всего левого берега Сены…

— Сотни?! — ошеломленно переспросил Кавай.

— Сотни, приятель! — подтвердил Пипан и сделал это так живо, что, если бы не холодное дыхание, Кавай снова бы засомневался в его статусе покойника. — В старых шахтах под Монпарнасом в восемнадцатом веке вырыли подземные рвы, в которых за годы похоронили тела более шести миллионов парижан…

— Сколько? — недоверчиво спросил Кавай.

— Шесть миллионов, приятель! Их в течение многих столетий хоронили в разных местах в городе: купцов, карманников, знатных граждан, преступников, санкюлотов, жертв массовых эпидемий, гильотинированных жертв революции, жертв Коммуны, просто умерших от старости…

— А люди знают про существование этого перехода?

— Конечно! В отличие от здешнего, про него все знают. Я скажу тебе еще одну вещь. У входа в него стоит мраморная плита, на которой вырезано: «Arrête!». И написано еще — «C’est ici l’empire de la mort». Ты ведь понимаешь, что это значит, не так ли?

— Еще бы. Я окончил классическую гимназию, — важно сообщил Кавай и, чтобы доказать это, механически перевел фразы, которые Стефан Пипан так сочно выговорил по-французски. — Это значит: «Стой! Здесь царство мертвых». Нечто похожее на надпись при входе в Ад у Данте… только у него тем, кто туда входит, рекомендуется оставить надежду…

— И раз уж мы заговорили об этом, знаешь ли ты, что, в отличие от вымысла Данте, этот переход действительно существует и в него можно войти? — спросил Пипан.

— Правда?! — спросил Кавай и поймал себя на мысли, что после окончания исследования перехода Волчани он уже хочет срочно отправиться в Париж…

— Да. Многие посетители утверждают, что в парижских катакомбах они почувствовали холодное дыхание смерти и видели призраки революционеров. Катакомбы и вообще парижские подземелья — и сегодня чрезвычайно загадочные места, о которых много не говорят.

— Почему? — наивно спросил Кавай.

— Ну, как почему! — с чувством воскликнул Пипан. — Париж считается городом света. Никто не хочет, чтобы какие-то темные места нарушили этот образ…

— Ты хочешь опять сказать: в отличие от того, что делается у нас… — сделал вывод Кавай.

— Понимай, как знаешь, — сказал Пипан.

— А ты сам-то уже побывал там? — не без задней мысли спросил Климент Кавай, довольный тем, что является первым живым ученым, который посетил Волчани.

— Правду сказать, когда я был в Париже, меня больше интересовала жизнь, готика Нотр-Дама, архитектурный подвиг Эйфеля, кафе Латинского квартала, студенческая любовь в мансардах пансионов, иногда, после получения стипендии, и проститутки на Place Pigalle… А теперь настало время взглянуть на этот переход, а, может, и еще на другой…