Двадцать первый: Книга фантазмов - [52]

— Все будет хорошо, дорогая, — сказала она сочувственно, но вместе с тем и решительно, — выше голову и делай то, для чего ты туда уехала. Все уладится, слушай, что тебе говорит тетя Станка. Вам с Горданом просто надо снова встретиться. Жду не дождусь, чтобы увидеть вас обоих дома…

63

Кавай уже полчаса шел вперед и вспомнил, что в книге Нушича было написано, что подземный ход от входа в Охриде до выхода в Велгошти длиной в час ходьбы. Профессор захотел пить и достал из рюкзака свою старую военную фляжку, которая в молодости сопровождала его во всех полевых исследованиях, и, отпивая из нее маленькими глотками, двигался дальше. Опустив фляжку, он вдруг увидел далекий свет в глубине прохода, а потом и силуэт человека, сидящего на земле.

— Кто там? — крикнул ему незнакомец, и профессор Кавай сначала по голосу, а потом и по облику понял, что силуэт принадлежит человеку, ему знакомому.

— Стефан, — неуверенно спросил Климент Кавай, — это ты?

— А, это ты, Клим, — ответил человек с облегчением. — Я думал, ты меня не найдешь.

— Конечно, — Кавай подошел поближе к Стефану Пипану, теперь скорее рассерженный, чем удивленный встречей, — учитывая, что ты направил меня по ложному пути.

— Приятель, я вправду думал, что переход начинается в маленькой церкви… Только теперь я увидел, где он на самом деле.

— Ты приходил сюда и раньше. Мне сказала та старушка наверху.

— Ну, ладно, извини… я просто не хотел сразу говорить тебе, где вход, — сказал Пипан. — Сказал бы, как только мы бы пришли сюда. Если бы… если бы не непредвиденные обстоятельства.

— А этот твой Градишкий с факультета, который, якобы, так сильно тебя уважает, он просто врун…

— Почему? — спокойно спросил Стефан Пипан.

— Потому что он сказал мне, что позавчера ты умер.

— Ну, и что, — сказал Пипан, — я действительно умер позавчера вечером.

— Вижу, — язвительно сказал Кавай и подал ему фляжку с водой. — Хочешь пить?

— Не хочу, — сказал Пипан и добавил: — Мы, покойники, не испытываем жажды.

Кавай посмотрел на своего друга.

— Если ты пытаешься шутить, то хочу сказать, что у тебя плохо получается, — сказал он взволнованно.

— Я не шучу, приятель. Всему на свете приходит конец, вот пришел и мне. Только я хотел идти не наверх, а — вниз. Я всю жизнь искал этот подземный ход и пока не умер, так и не нашел.

Кавай в изумлении смотрел на своего покойного друга.

— Ладно, ладно, — сказал Пипан, — не волнуйся ты так. Призрак, как призрак. Не первый, не последний. Опять же, скажи мне, что плохого в том, что ты встретил дух старого друга?

Он сказал это так сердечно, что Каваю немного полегчало.

— Наверное… — сказал Кавай и продолжил в более оптимистическом тоне: — Так, значит, ты решил пойти по переходу Нушича…

— Я же до смерти любопытный. Вернее, даже и после нее. У каждого человека есть свой бзик, у ученых — это наука, так ведь?

— Так, — согласился Кавай, удивленный спокойствием, с которым он стал относиться к странным явлениям, преследовавшим его с самого утра.

— Теперь я знаю, почему я никогда не мог понять, что имеется в виду, когда говорят «вечный покой». Тьфу К нам это не относится. Впрочем, ты сам увидишь…

— Я не тороплюсь! — Кавай едва заметно сплюнул через плечо, как когда-то делала его бабушка в доме в Месокастро.

— Торопись, не торопись — все там будут, — сказал Пипан. — Мне только вина не хватает. Я любил за воротник заложить. Оттого и умер. Позавчера вечером хватанул несколько капель. Вернее сказать, полбутылки красненького. Тут меня и прихватило, а потом будто молотком по голове, и в ней что-то взорвалось, как эта двуколка недавно…

— А ты ее тоже видел? — удивленно спросил Кавай.

— Эээх, — весело сказал Пипан, — этот турок с кнутом уже три раза проехал с тех пор, как я здесь. После него прошел Али-паша Янинский с охранниками, один епископ, один партизан, искавший свой отряд, какие-то типы с автоматами, в камуфляже и с зеленой раскраской на лицах, которые сначала направились к выходу, потом передумали и вернулись туда, откуда пришли. Здесь все так. Туда-сюда, вверх-вниз… Как в дурдоме.

— А турок вышел наружу? — спросил Кавай.

— Все вышли, и он тоже. За ним вышел Александр из Кутлеша[67]. Пусть их, — лениво прокомментировал Пипан. — Я сижу здесь, считаю их и думаю: откуда столько бродяг в переходе? Вот скажи, почему я ни разу не встретил ни одного строителя! Почему не прошел Мимар Синан[68] с планом моста в Вишеграде[69] или купола Голубой мечети в Стамбуле… Но нет, все какие-то босяки вроде этого Джеладина[70] с поводьями охридской двуколки и кнутом в руках.

— Что за Джеладин-бей? — спросил Кавай. — Тот, про которого у нас песни поют?

— …и про которого в «Сердаре» Пырличева. Тот самый, — сказал Пипан, — хозяин Охрида, изгнанный султаном из столицы, и бандит, каких свет не видывал…

— И хозяин Кузмана Капидана[71], — сказал Кавай, увлеченный своими мыслями.

— Да уж, весь Охрид от него кровавыми слезами плакал: и турки, и гяуры[72]. Точно так же, — добавил покойный Пипан, — как рыдали и македонцы, и греки от сына Филиппа из Пеллы. Великие люди создавали себе имя, совершали подвиги, но люди для них не стоили ни гроша, я так считаю.