Двадцать минут на Манхэттене - [60]

Дома Вашингтон-сквер-виллидж и Сильвер Тауэрз – достойные музея образчики двух знаменитых типов квартирных домов современности: дом-башня и дом-пластина. Оба, будучи введенными в чистом виде в городскую ткань, показывают свои сильные и слабые стороны. Сложность с пластиной, гениально разрешенная Ле Корбюзье, – это противоречие между циркуляцией и вентиляцией. Наибольшей эффективности пластина достигает тогда, когда по ней можно двигаться вдоль длинной стороны. Эта длина часто оказывается чрезмерной, что удается исправить – пусть и со снижением экономичности – с помощью регулярных вертикальных «стволов». А наиболее эффективная система циркуляции, то есть организации доступа к помещениям, с точки зрения отношения общей площади здания к потенциально используемой – это двусторонний коридор, из которого двери ведут направо и налево. Это приводит нас к типичной планировке квартирного дома-пластины: комнаты квартир выстроены вдоль единой линии наружных окон, зачастую – со своим собственным внутренним коридором, параллельным общедоступному.

Спроектированный таким образом дом-пластина порождает очень длинный коридор – канонический современный образ отчуждения: бесконечная анфилада идентичных дверей в искусственном свете, всегда жарковато, душновато и странно пахнет. Два лицевых фасада препятствуют появлению сквозняков в квартирах и подразумевают равенство обеих сторон как с точки зрения освещенности, так и панорамы. Чтобы функционировать как полагается, пластины должны стоять отдельно, так что суперблок и пластина – симбионты, один предоставляет необходимое пространство другому. В подобающих обстоятельствах пластина работает прекрасно. Здание ООН (к которому Ле Корбюзье основательно приложил руку) свободно стоит посреди собственного суперблока, и с одной его стороны открывается вид через Ист-Ривер, с другой – панорама Манхэттена. Но, однако, поскольку широкие фасады смотрят на запад и на восток, здание весьма страдает от прямых лучей солнца, особенно летними вечерами. Главное здание Рокфеллер-центра, вертикальная пластина, приближающая по своим пропорциям к башне, сориентирована боками на север и юг, предоставляя посетителям волшебный вид на Аптаун и Даунтаун. Южная сторона – солнечная, но, в отличие от секретариата ООН, окна здесь действительно можно открывать.

В Нью-Йорке нет буквально ни одного здания, которое было бы спроектировано с учетом специальных требований, предъявляемых ориентацией по солнцу. Это с неизбежностью приводит к появлению предпочтительной стороны (и не обязательно северная сторона предпочтительнее южной), что, в свою очередь, ведет к появлению избегаемой стороны, идет ли речь о солнце или об открывающихся из окна видах. Модернистская архитектура, особенно в виде своей эмблемы – наглухо запечатанного и запаянного со всех сторон стеклянного небоскреба, – продолжает изощряться, доказывая эффективность минимализма, этой эстетической настойки философского универсализма на бессознательном. Платой за это стала архитектурная забывчивость, пренебрежение как культурным, так и климатическим контекстом: парадигма герметически запечатанной башни с собственным микроклиматом, стабилизированным как по освещенности, так и по температуре, превосходящей фантазии об автономности фаланстеров и «единиц». Даже «зеленые» офисные башни нынешнего поколения в Нью-Йорке ничего не могут поделать ни с этим имиджем, ни с этим функционалом, но лишь пытаются использовать более практичные, жизненные средства, вроде двойного остекления, чтобы сократить теплопотери, но ни в коем случае не открыть окно.

Нигде это изощренное безразличие современной архитектуры к судьбам планеты так не бросается в глаза, как в Дубае, с его невероятными силуэтами. Взметнувшиеся из песка пустыни в духе «Ученика чародея», стеклянные башни стремятся превзойти одна другую по высоте и формальной новизне, в то время как их внутреннее пространство и его функциональность абсолютно унифицированы. Чтобы охлаждать их в испепеляющей жаре, необходимо сжигать неисчислимые баррели нефти (в которой, впрочем, недостатка нет). А что более всего удручает в этом бездумном жертвоприношении, – в этом регионе в течение столетий выработали широкий спектр простых архитектурных решений, позволяющих отводить тепло вовсе без расходования невосстановимых источников энергии. Толстые стены, затененные внутренние дворики, маленькие двери, башни, ловящие ветер, охлаждающие бассейны, правильная ориентация по солнцу и другие совсем простые, логичные решения, которые не просто определяли подлинную локальную морфологию жилья, но также и поверяли и уточняли принципы устойчивого соответствия сооружения месту.

Привнесенная версия современной архитектуры, с ее социальным упрощением и технической изощренностью, двигалась ровно в обратном направлении. По-настоящему устойчивая архитектура должна начинать с простейшего (занавеси, перекрестная вентиляция, правильная ориентация по солнцу), но создавать самые сложные социальные отношения (разнообразие перед единообразием). Изобретения появляются не от игры чьего-то разгоряченного воображения, но от постоянного уточнения вопросов, возникающих на пересечении климата, культуры, технологии, политики и вкуса, из понимания, что архитектурные смыслы создаются, а не наследуются. На данный момент инновации в сфере «зеленой архитектуры» затруднены закостеневшими представлениями о том, что «по-настоящему круто», нежеланием пересматривать устоявшиеся формы и типологии и отказом приводить системы в соответствие с подобающим масштабом.