Двадцать минут на Манхэттене - [21]

Результаты оказались смешанными. «Охрана памятников» оказалась негибким инструментом, потому что отождествляла город с застывшими формами, а не с происходящими в нем процессами. Конечно, охранное законодательство признавало непреходящую ценность достижений городской архитектуры, их уникальность и незаменимость. За века развития Нью-Йорк породил ряд выдающихся архитектурных форм, достигших настоящего совершенства. Подобно площадям георгианского Лондона, каналам Венеции и бульварам Парижа, ряды домов из коричневого кирпича восьмисотых годов на Манхэттене и в Бруклине, ступенчатые небоскребы 1930-х и глыбы квартирных домов, возвышающихся вокруг Центрального парка и вдоль Гудзона, – это наши естественные достижения, результат уникального процесса развития, несущего отпечаток особого социального, исторического, культурного и творческого характера Нью-Йорка. Город не может быть подобен дереву, вопреки знаменитому утверждению Кристофера Александера, его скорее можно уподобить лесу, проходящему разные стадии развития и самоорганизации.

В качестве основных городских элементов эти наивысшие формы достигли пика собственной утонченности. Их изобретение и признание их важности положило начало череде соглашений, негласно заключенных между городом и горожанами. Эти формы прямо-таки ощетинились подлинностью – можно сказать, «аборигенностью» – и, в свою очередь, создают идентичность города, задуманного некогда в качестве интеграла города как такового. Это объекты такой концептуальной мощи, что они создают нового ньюйоркца. Подобно сказаниям Джейн и Марго, эти здания эпичны, они сохраняют и передают общие ценности. Разумеется, в прогрессе тоже случаются тупиковые ветви; и доведенные до абсолюта трущобы, и тюрьмы следует сохранять в назидание, из любопытства или же адаптировать. И особняк Фрика, и безвестная трущоба в Нижнем Ист-Сайде – оба сейчас музеи.[33]

В той мере, в какой охрана памятников брала на себя задачу представлять идею всеобщего блага и защищать особые права, она прекрасно вписывалась в политическую культуру города, основанную на духе соперничества. Нью-Йорк без конца переопределяет соотношение частных прав и общественных интересов, так что история города представляет собой, среди прочего, бесконечные поиски равновесия между одним и другим. Порою (а яснее всего, вероятно, это выражалось во времена Роберта Мозеса, с его грандиозными планами «общественных» работ) инициатива находилась в руках институций, номинально являющихся общественными. Чаще, однако, предпочитаемой моделью оставалось laissez-faire, т. е. политика невмешательства, когда муниципалитет доверял памятники, находящиеся под разными видами охраны, благодетельному попечению частных инициатив.

В наши дни эти отношения оздоровлены с помощью неизменного общественно-частного партнерства, призванного выровнять преобладание инициатив частного сектора и ту легкость, с которой государство идет ему навстречу. Наш мэр-миллиардер[34] – часть общенационального процесса обесценивания прямой общественной инициативы – рассматривает государственное вмешательство (по крайней мере в домашних делах) как сдерживающий фактор для чистого гения частного капитала. И впрямь, та зыбкая ответственность, которую логично было бы видеть возложенной на агентства планирования, вместо этого возложена на заместителя мэра по экономическому развитию, от которого и исходят все инициативы мэра, касающиеся физического облика города, и который является куратором не публичных, а частных проектов, кажущихся, ввиду их выгодности, интересными с публичной точки зрения. Дан Докторофф, покинувший в 2007 году сей высокий кабинет ради того, чтобы стать главой частной компании мэра Блумберга, – типичный пример этически двусмысленного сочетания интересов. В такой схеме департамент городского планирования принимает на себя роль разработчика урбанистического дизайна, добиваясь того, чтобы девелоперские инициативы хорошо выглядели, – или принимая для этого стратегические архитектурные концепции задним числом: зонирование, регулирование плотности застройки жилых кварталов или же увеличение ее предельного высотного режима. Нисходящая эффективность подобного «разделения труда» и возобновившийся интерес к масштабному городскому планированию при Блумберге оказались наиболее выражены в Вест-Сайд-Рейл-Ярдз на Манхэттене, Атлантик-Ярдз в Бруклине[35] и в Граунд-Зеро на месте ВТЦ; поскольку все три землеотвода принадлежат государственным структурам, система регуляции там довольно запутана и менее чувствительна к попыткам поколебать ее со стороны оппонентов. Круговорот советов и увещеваний, которые экологические и урбанистические группы, «практики» городского права, транслируют чаще через протесты, чем через предложения, усиливается по мере движения сверху вниз.

Таким образом, здесь городское развитие тоже измеряется исключительно экономическими показателями. Мэр часто ссылается на стремительный рост цен на недвижимость как на мерило нашей успешности. Это республиканская логика:[36] высокая волна поднимет все лодки, а деньги сверху просачиваются вниз всем на пользу.