Двадцать четыре часа - [21]

Марков был человек вспыльчивый. Долго вести размеренный, спокойный разговор — он, видимо, хотел вести именно такой разговор — не мог. Он вскочил с кресла и бросил недокуренную папиросу. Он стал краснеть, им уже овладевал быстро налетающий гнев.

Семенов сказал, возмущенный этими новыми нападками:

— Я тормоз прогрессу? А вспомни, как мы вместе боролись за план, за производственные показатели. Ведь заводы наши по качественным показателям — лучшие в стране; не спорю, это твоя заслуга, Алексей Антонович, но ведь и моего поту, немало и моего поту ушло на это.

— Ну и что же? — крикнул Марков. Он остановился против Семенова, раздраженный, злой, взъерошенный — такой, каким его всегда знал Семенов. Он повторил с силой: — Ну и что же? Кто отрицает, что ты серьезно боролся за план какое-то время? А сейчас ты мешаешь нам развернуть настоящую борьбу за план.

— Я мешаю? — спросил Семенов с тяжелым недоумением. — Еще недавно я вызывал к себе Волкова, у него там неполадки с программой, и строго предупредил, что приму партийные меры против него в случае срыва, дал советы, как поднять массы на повышение производительности.

Вот, вот! — сердито закричал Марков. — Этот твой дурацкий разговор у меня вон где сидит, — он показал пальцем на шею. — Знаешь ли ты, что мы развернули работу по автоматизации помола руды, специальные приборы и механизмы ставим? А эффект от этой затеи? Предположительно — пятнадцать — двадцать процентов повышения производительности агрегатов, не говоря уже о сокращении персонала. А Волков после разговора с тобой распорядился прекратить все работы по автоматизации. Он так прямо и кричал всем: «Если я не дам в будущем месяце возможных десяти — пятнадцати процентов сверх плана, меня никто не тронет, а если хоть на один процент не дотяну в этом месяце, Семенов с меня голову снимет». Он и мне это сказал: «Не могу экспериментировать, Алексей Антонович, Семенов мне выговор в личное дело вкатит, на кой мне это нужно!» Вот она, твоя сегодняшняя борьба за план, Василий Петрович, — узостью и формализмом от нее несет.

Семенов вспомнил, что Волков, оправдываясь, ссылался именно на работы по автоматизации, а он, Семенов, оборвал его: «Автоматика! Автоматику внедряй, а план срывать не позволю!» Все это теперь поворачивалось против Семенова — возражать ему было нечего. Внедрению автоматики он в сущности мешал.

Марков продолжал горячиться:

— На командные должности влезли лентяи, пустомели. Мы их перемещаем, посылаем на производство, а ты за них горой — наши люди, не смейте. То есть как это, наши люди? — гневно спросил Марков. — Ведь это нахлебники у государства, они только берут, государство рассматривают как дойную корову. А что государство, богадельня, что ли? Где это написано, что государство берет на себя обязанность пожизненно кормить и одевать болтунов, от которых никакого толку? У нас социализм — каждому по труду. А они уже при коммунизме живут — получают не по заслугам своим, а по потребности. Сколько их, представляешь? Ведь это же гиря, мешающая нам двигаться вперед. Мы замахнулись на них, а ты нас за руку хватаешь — нельзя, ничего, что толку от них нет, зато по-нашему разговаривают… Сейчас все люди — наши, но одни с пользой работают, другие бездельничают.

Семенов прервал Маркова:

— Значит, провалили вы меня в отместку за то, что я с вами со всеми не соглашался? Допускаю, и я ошибался, можно было бы поправить. А вы сразу вон!

— Поправишь тебя, — усмехнулся Марков. — Кто тебя поправлять брался, сам не раз с шишками уходил. — Он переменил тон и сказал сурово: — Провалили тебя за дело. Новые, огромные задачи поставила перед нами партия, а ты стал сильно мешать их решению.

— Уже во вредители записали, — мрачно проговорил Семенов.

— Ты погоди. Хоть и поздно сейчас, а несколько минут придется тебе потерять — послушай. Ты вот гордишься, что по качественным показателям мы первое место в стране заняли по нашей отрасли промышленности. Я тебе скажу больше — у нас на заводе имеются такие показатели, по которым мы на первое место в мире вышли — взять, например, использование объема печей.

— Вот этим надо гордиться, — прервал его Семенов. — Это и есть главная задача — добиться самых высоких показателей.

— Не горжусь я этим, — возразил Марков. — И скоро эти самые печи с высокими показателями ломать буду, потому что устарели они. Помнишь, я тебе сказал: «На первое место в стране вышли — начало неплохое». Это не слова были, Василий Петрович, а план, сейчас осуществлять его буду. И еще я тебе скажу: после приезда из Америки меня, как ты знаешь, главным инженером главка назначили, потом начальником главка. Сам я это высокое место бросил и попросился в Рудный — много нервов пришлось потратить, пока отпустили.

— Так ты сам перевелся? — с удивлением спросил Семенов. Он знал, что Марков ушел в директоры комбината с поста начальника главка, но не представлял, что это произошло по его личному желанию.

— Сам, — подтвердил Марков. — Чувствовал, что высокие административные посты не по мне. Я инженер, настоящее мое место здесь, рядом с агрегатами; там, в Москве, в своем кабинете, я тосковал по цеху. И ехал и сюда с твердым намерением ломать старую технологию, удалять косных людей и переводить нашу металлургию на новые пути. Помнишь, тебе не понравились мои резкие слова на аэродроме, — тоже не случайно они у меня вырвались.