Двадцать четыре часа - [18]
— Так я ждал тебя, Иван Леонтьевич, так хотел тебя видеть. Думал, посоветуешь, разъяснишь, утешишь. Спасибо — разъяснил, утешил…
Лазарев сурово молчал. Потом он встал.
— Душно у тебя в кабинете, Василий Петрович, хоть бы форточку отворил. Давай выйдем на улицу, проводишь меня, еще поговорим.
— Давай, — согласился Семенов. Ему все было безразлично.
На улице Лазарев сказал:
— Какой план намечаешь?
Семенов ответил, с усилием собирая разбегающиеся мысли:
— Не знаю. Утром собирался писать жалобу в крайком и ЦК — сбили вы меня с этого… Чибисов вот рекомендует на курсы партийные поехать, подучиться и снова на партийную работу, куда-нибудь в другое место. Может, так и сделаю — подамся на курсы. Что мне еще остается?
Лазарев строго сказал:
— Нельзя этого делать, Василий Петрович, нельзя. Ты должен тут оставаться.
Семенов с недоумением пожал плечами.
— Да как же я могу оставаться? Сами выбросили, сами предлагаете остаться. Нелепо это.
Лазарев продолжал настаивать:
— Уходить отсюда — значит, снова идти по самой легкой дороге. Пойми, нигде ты не сможешь быть партийным руководителем, если ты не исправился, не заслужил доверия коммунистов.
Семенов даже приостановился, охваченный раздражением.
— Не понимаю тебя, Иван Леонтьевич, что ты такое предлагаешь! Ведь места мне нет, чего же мне оставаться?
— Как нет места? — спокойно возразил Лазарев. — Есть места для тебя, и неплохие — иди на производство. Ты ведь имеешь специальность?
— Ну, имею, — нехотя сказал Семенов.
— Какую?
— Перед войной кончил инженерно-экономический.
— Правильно. Экономист. Иди по этой линии. Знаешь, именно об этом я хотел поговорить. Думал — не стоит к нему идти с утра, пусть перемучается, все обдумает, а вечером, когда картина будет ясна, я с ним побеседую. От всей души говорю тебе — иди на производство, поближе к массам, восстанови с ними связь, прислушайся к ним, поверь в них — тогда и возвращайся на руководящую партийную работу.
— Возвращайся!.. — зло сказал Семенов. — Педагогика все у вас — один за другим приходит, поучает меня. Ум есть, а сердца что-то не вижу. Недостатки мои ты ярко расписываешь, а о достоинствах… — Семенов хмуро усмехнулся.
Лазарев взглянул на него внезапно посветлевшими глазами.
— А сейчас не время расписывать твои достоинства. Одно могу сказать: вижу твои достоинства и верю в тебя! Знаю, воспрянешь, еще спасибо скажешь за суровую науку. Не будь этой моей уверенности, разве я бы к тебе пришел?
Семенов молчал, думал о предложении Лазарева, и оно все больше ему не нравилось. Он не любил сидячую работу экономиста и без радости вспоминал о тех немногих месяцах, которые провел в плановом отделе завода. Он с болью подумал о работе, являвшейся, как он это твердо сам знал, его призванием и ныне отторгнутой от него — люди, массы, дела человеческие, души человеческие, вопросы высокой техники, тот же план, что у экономистов, но достигший остроты накала — борьбы за план… Ему захотелось остановиться и громко крикнуть Лазареву и им всем: «Да что вы делаете, товарищи, нет мне жизни без партийной работы!»
— Назначение на производственную должность зависит от Маркова. С Марковым у тебя отношения скверные, — говорил Лазарев. — Ты ему много крови испортил, но это все в прошлом, а такой человек, как он, на мелкую месть не поднимется. Я тебе скажу — Марков великолепно в людях разбирается, умеет подбирать дельных работников, в этом его сила. Может, я поговорю с Марковым?
— Твое дело, — угрюмо сказал Семенов.
Они подошли к дому Лазарева. Лазарев, опираясь на палку, стоял у двери и смотрел на Семенова. На лице у него было видно сочувствие, почти жалость. И когда он заговорил, в голосе его это сочувствие слышалось очень ясно.
— Трудно тебе, Василий Петрович, понимаю… Нужно через эту трудность пройти. Я тебя много раз стегал, наставлял на истинный путь — ты оказался упрямым. Много и нашей вины — поздно мы спохватились, проглядели, как из партийного работника превратился ты в партийного чинушу. Повторяю: не все потеряно, нужно только отнестись к этому испытанию без обиды, без злобы. Ты еще возродишься крупным партийным деятелем. Считай, что заболел ты и сделали тебе операцию — без наркоза, при полном сознании. Боль от операции сильнее, чем сама болезнь, а пройдет нужный срок поправки — здоров!
— Спасибо на добром слове, — проговорил Семенов сумрачно. — Только, боюсь, бывают такие операции, после которых станешь инвалидом на всю жизнь…
Он попрощался с Лазаревым и пошел назад.
7
Было холодно, дул ледяной ветер. Семенов поднял воротник. Он шел медленно — спешить было некуда и незачем. В городском саду он присел на скамью. Замерзшие, потерявшие листву деревья шумели над ним тонким, металлическим шумом. Он думал — новые угрюмые, беспощадные мысли рождались у него. Он вспоминал свою жизнь в Рудном, и в свете этих новых, правдивых и горьких мыслей она сама казалась ему новой и незнакомой, словно это была жизнь какого-то другого, неизвестного ему человека, и ее показали ему всю сразу, со всеми ее извилинами, и неожиданностями, и естественным концом. В саду было темно, прохожие не появлялись — он один сидел на скамье. Он сказал самому себе: «Вспомни, каким ты пришел в Рудный? Ты был тогда молодой, веселый, нетерпеливый, смотрел на все жадно распахнутыми глазами, ты весь бурлил от кипевших в тебе мыслей и чувств, готов был немедленно ринуться на любое дело, требовавшее движения, траты сил. Да! Таким ты, Василий, приехал в Рудный. А теперь? Обрюзгший, хмурый, неподвижный, глядишь исподлобья, цедишь сквозь зубы каменные, грузные, как и ты сам, слова: „Так. Ну-ну. Давай. Все. Все, говорю!" И между этими двумя такими схожими и такими разными людьми нет зримых связей, нитей, нет мостика…»
На планете в сопряженном с Землей мире гибнет, распадаясь на части, великая империя. Мировая война довершает дело: на Латанию обрушиваются метео- и резонансные удары, союзники отворачиваются от нее, регионы выходят из ее состава… И в этот момент к власти в стране приходят молодые военные и инженеры. Возглавляет их будущий диктатор — полковник Гамов. Трибун и демагог, провокатор и пророк, он не останавливается ни перед чем, чтобы планета пала к его ногам. Что он сделает, добившись абсолютной власти?
Первая книга трилогии Сергея Снегова "Люди как боги" в изначальной, несокращённой редакции, опубликованная в сборнике "Эллинский секрет" в 1966 году.
Это первая советская космическая сага, написанная Сергеем Снеговым в 197? году. Помню мальчишками мы дрались за то, кто первый будет читать эту книгу. С нынешней точки зрения она скорее всего выглядит немного наивной, но помните, что это один из краеугольных камней в фундаменте современной русской фантастики. Прочтите ее!…в далеком светлом и прекрасном будущем, где люди подчинили себе пространство и материю, где человечество по-отечески собирает под своим крылом инопланетные расы, вдруг оказывается, что идет вселенская битва — битва не на жизнь, а на смерть.
Во главе звездной эскадры адмирал Эли начинает далекий поход. Умеющие искривлять пространство разрушители сначала не пропускают землян на свои территории, а затем заманивают адмиральский корабль в ловушку. Эли и его друзьям предстоит пройти через множество тяжелых испытаний, ведь найти общий язык с разрушителями почти невозможно. На помощь землянам приходит неведомая третья сила, а затем обладающий огромным могуществом Мозг, мечтающий обрести тело.Три величайших звездных народа нашего уголка Вселенной соединились в братский союз, но где-то в темных туманностях обитает загадочный и могущественный народ — рамиры…
«…Я диктую этот текст в коконе иновременного существования. Что это означает, я объясню потом. Передо мной в прозрачной капсуле, недвижно подвешенной в силовом поле, отвратительный и навек нетленный, покоится труп предателя, ввергнувшего нас в безысходную бездну. На стереоэкранах разворачивается пейзаж непредставимого мира, ад катастрофического звездоворота. Я твердо знаю об этом чудовищном мире, что он не мой, не людской, враждебный…»Третья, последняя часть космической трилогии, начатой книгами «Люди как Боги» и «Вторжение в Персей».
Сборник научно-фантастических повестей и рассказов выдающегося советского фантаста, объединенных как жанром «космический детектив», так и фигурами главных героев – братьев Роя и Генриха Васильевых. Только раскрывают они, физики по профессии, не преступления людей, а тайны природы, повинные в трагических событиях…В сборник вошли рассказы:УМЕРШИЕ ЖИВУТСТРЕЛА, ЛЕТЯЩАЯ ВО ТЬМЕМАШИНА СЧАСТЬЯЭКСПЕРИМЕНТ ПРОФЕССОРА БРАНТИНГАСВЕРХЦЕНТР БЕССМЕРТИЯСКВОЗЬ СТЕНЫ СКОЛЬЗЯЩИЙПРИНУЖДЕНИЕ К ГЕНИАЛЬНОСТИТЯЖЕЛАЯ КАПЛЯ ТЩЕСЛАВИЯК ПРОБЛЕМЕ СРЕДНЕГОРОЖДЕННЫЙ ПОД НЕСЧАСТНОЙ ЗВЕЗДОЙОГОНЬ, КОТОРЫЙ ВСЕГДА В ТЕБЕБРИТВА В ХОЛОДИЛЬНИКЕПРАВО НА ПОИСКЧУДОТВОРЕЦ ИЗ ВШИВОГО ТУПИКА.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».