Два семестра - [6]
— Помешаем студентам в карты играть, — зевнув, сказала Муся.
— Ах, вздор какой! — отозвалась Сильвия. — Эти обходы просто унизительны — идем ночью, стараемся застать врасплох, и не знаю, зачем...
Давида Марковича вдруг взорвало:
— Вы не знаете, а я знаю! Иду, потому что жалею этих дураков, которые в карты дуются, беспутничают, водку пьют! Жалею, черт бы их побрал!..
— Что вы бранитесь, Белецкий... — проговорила Муся. — Это еще вопрос, насколько карты вредны. Может, не вреднее, чем шахматы или шашки.
— Бросьте вы, Мария Андреевна!
— Студент должен быть бесплотным и безгрешным, — иронически заметила Сильвия, — и в корне отличаться от остального человечества...
— А что вы предлагаете, Сильвия Александровна? Спокойно ждать, пока все человечество вместе со студентами станет совершеннее?.. Оставьте, ради бога! Копыта и когти сами собой исчезают очень медленно!..— Вы просто не в духе, Белецкий, — перебила Муся, — ни у нас, ни у студентов нет копыт и этих всяких... А если и есть, то незначительные рудименты. Студент — обыкновенный индивидуум, и незачем так горячиться.
— Индивидуум!.. — фыркнул Давид Маркович. — Надо же!..
Муся, помахав на него рукой, мирно продолжала:
— Они нормальные. Вы, Давид Маркович, как парторг, конечно, вспыхиваете правильно и в нужном направлении...
— Правильно вспыхивающий парторг — это мне нравится, Муся. Сдаюсь.
— И посещать их необходимо, чтобы не распускались, а если они пьянствуют, мы напишем в отчете, и деканат примет меры. Да эти и не пьянствуют, мы же к девушкам идем, там грехи девичьи — например, они постирушки делают, чулки сушат в комнате...
— Стрип-ниб разучивают… — таким же постным тоном прибавил Белецкий.
— Сейчас все узнаем, — усмехнувшись, сказала Сильвия. — Вон там, посмотрите, два окна светятся в высшей степени подозрительно.
Давид Маркович молча открыл калитку в чугунной ограде, и все взошли на крыльцо общежития.
3
Дверь отворила Фаина и сразу почувствовала себя ответственной за все, что комиссия застала в комнате. Собственно, придраться можно было только к поздним гостям: на кровати Каи, раскинувшись, лежала Вельда Саар, а за столиком возле кровати Лео Тейн играл в шахматы с Каей. Но что же тут плохого? Вельда, хоть и не спеша, спустила ноги на пол и пригладила космы, а шахматы, как-никак, игра, развивающая ум. Ксении Далматовой, к сожалению, не оказалось дома, но почему бы ей не пойти в театр. Зато вот она, Фаина Кострова, допоздна сидит за работой, фольклорные материалы раскиданы по столу — чего желать больше... Однако чувство неловкости так и витало в комнате номер двадцать третий.
Члены комиссии пытались вести себя добрыми друзьями, зашедшими на огонек. Белецкий поговорил о шахматах, Мария Андреевна о трещине в оконном стекле, а Сильвия Александровна поинтересовалась работой Фаины.
— Вы собирали фольклор в Причудье? Давно?
— Да, — ответила Фаина, следя искоса за Вельдой, как бы та чего не выкинула.
— Как называется ваша дипломная?
— Я еще не совсем решила, посоветуюсь с руководителем.
— Кажется, он уже и приехал...
Белецкий кашлянул не совсем естественно, и Фаина оглянулась на него. Ну что? Похлопывает шляпой по колену и будто бы смотрит на шахматную доску, над которой будто бы задумался Лео... Вот тоска — все неестественно! И Сильвия Александровна, хотя и очень мила сейчас, даже нежна, но в фольклоре-то, в причудском, она все равно не смыслит ни синь-пороха, и напрасно она заглядывает в эту тетрадь со сказками...
Разговор кое-как плелся дальше без срывов, пока Мария Андреевна не спросила вдруг начальственно, в котором часу здесь ложатся спать. При этом вопросе Лео Тейн с кривой усмешкой опрокинул несколько фигур, а Кая нахмурилась.
— Не всегда в одно время, — ответила Фаина.
Вельда Саар, покачивая ногой, сказала:
— А можно спросить, зачем в общежития ходят комиссии?
Давид Маркович внимательно посмотрел на нее — сперва на ее свежее дерзкое лицо, потом на ногу в чулке без туфли.
— Познакомиться ближе со студентами, с их бытом, — проговорил он.
— Но что можно увидеть за полчаса? — Вельда томно потянулась. — Трещину в окне? А студенты на вид все одинаковы, за полчаса вы даже не отличите филолога от математика.
— А между ними большая разница?
— Огромная! Филологам надо было бы уже закрывать свою лавочку, если бы не математики.
— Гм... А вы на математическом?
— Второй курс, мои подшефные, — не очень радостно сказала Сильвия Александровна.
Вельда рассмеялась:
— Да, мы с Лео математики, но охотно общаемся с филологами. Лео учит играть в шахматы вот эту девушку, а я за него болею... Но разве это имеет значение для комиссии? И разве можно сразу постигнуть сущность того, что здесь происходит?
Фаина попробовала мигнуть Вельде — нельзя же так держать себя, но та только опять засмеялась.
— Мы живем неплохо, — вежливо сказала Кая (невежливо толкнув локтем Вельду). — Только внизу два крана не действуют, по утрам большая очередь, а в коридоре печка дымит, и тогда у нас тоже дым. И... и у нас в двери замок испорчен.
Советские специалисты приехали в Бирму для того, чтобы научить местных жителей работать на современной технике. Один из приезжих — Владимир — обучает двух учеников (Аунга Тина и Маунга Джо) трудиться на экскаваторе. Рассказ опубликован в журнале «Вокруг света», № 4 за 1961 год.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».