Два писателя, или Ключи от чердака - [15]
— Да.
— Что да? Леня, ты же спишь! Скажи, что да?
— Сил хватает. Что ты меня мучаешь?!
Воскресенья окончательно исчезли из нашей жизни, и мой организм, упустив ритм и тональность, начал фальшивить. С детства, сколько я себя помнила, воскресенье представлялось мне нотой «до», началом первой октавы, серединой клавиатуры, опорной клавишей напротив замочка. Замочек этот никогда не запирался, и мне казалось, что металлическая заплатка на лакированном дереве просто указывает на главную клавишу. Мне нравился английский счет дней недели, нравилось, когда дни начинаются с воскресенья: санди–манди–тъюзди–вэнзди… до–ре–ми–фа–соль–ля-си. В воскресенье папа натирал всем лыжи, покупал шоколадку, и мы с Лариской, мамой и папой шли кататься в лес, а когда зима кончалась, шли в гости к родственникам, в кино, на выставку или загорать на речку. Воскресенье было тоникой до–мажора. И даже в моей взрослой жизни, когда неделя могла обернуться минором, натуральным иль мелодическим, чтоб ни случилось в субботу — бемоль, бекар, — она всегда разрешалась в тонику, жизнь уподоблялась гармоническим колебаниям.
Утомительное предвыборное разыгрывание, слишком длительная настройка, игра без ритма и без тональности рассинхронизировали мою жизнь. Беспрерывная хроматическая гамма сбила циклы, испортила сон, породила аллергию и аритмию. Я ждала, когда все закончится, войдет дирижер, взмахнет палочкой и тогда…
Так мой знакомый каталонец ждал окончания летнего сезона. Одинокий пожилой человек, он жил на втором этаже ночной дискотеки. Все первые этажи в городке занимали дискотеки, где в радостном грохоте танцевала, барахталась в пене и уничтожала пиво розовощекая европейская молодежь, в большинстве своем немцы и голландцы, их поставляли прямо от отчего порога. Они прибывали в двухэтажных автобусах, полные арийского энтузиазма, а через неделю, побледневшие и притихшие, грузили свои пожитки в те же автобусы с биотуалетами на борту, и на их место заступала новая смена. Днем, когда мучители отсыпались, Жозеп стоял за прилавком своего магазинчика, продавал соломенные шляпы, газеты и сигареты, а вечером сопровождал экскурсии на корриду. Он понимал по–русски, и когда наши семейные туристы, угодившие отдыхать в отели над дискотеками, справлялись, где аптека, Жозеп доставал из кармана успокоительное и переписывал название лекарства. «Зимой здесь пугаешься собственных шагов», — рассказывал он, но и зимой ему не спалось в Йорет–де–Маре. Как только стихал дискотечный грохот, он садился на самолет, пересаживался на поезд и любовался русскими пейзажами вплоть до Свердловска, где у него была пожилая подруга, она и дала мне его адрес. Ради подруги он покупал в Барселоне русские прописи и, стоя после бессонной ночи за прилавком, осваивал заглавную кириллическую Л: «Лариса и Лиза живут в Ленинграде».
26
Сезон закончился. Нагрянули выборы. В воскресенье, в ночь подсчета голосов, муж дежурил, в понедельник зализывал раны, во вторник я окончательно лишилась сна.
— Все суета, — объясняет Лариса, — все низменные страсти. Нужно слушать музыку высших сфер.
Во вторник у меня были три пары.
— Мы не придем на семинар, — подошел староста 201‑й, — у нас демонстрация.
Я давно видела объявление с призывом, но не придала ему значения. Я привыкла не придавать значения тому, что вижу на стенах СППИ: приказам о противодифтерийной вакцинации, вырезкам из антисемитских газет и приглашениям в школу манекенщиц. Я теряюсь:
— Но ведь в пятницу — контрольная… Вы бы хоть сказали перед лекцией, я бы задачки разобрала.
— А мы–то придем, мы успеваем, Ирина Борисовна! — радуется 202‑я группа.
Одни успевают, другие не успевают, зачем мне застегиваться вперекос…
— Ребята, разве идти обязательно?!
— А нам ректор сказал!
— Нам декан сказал…
— Нам сказали, освободят от занятий!
— Образование хотят платным сделать, вот и идем! Совсем уже оборзели!
Брезгливо переспрашиваю, будто двумя пальцами поднимаю вонючую тряпку:
— Кто уже оборзел?
Радостный смех. Всегда успешный приемчик.
— А кто их знает… Вузы будут платные! Уже за пересдачи деньги дерут. В библиотеке за просрочку. Надо идти, обязательно надо! Слыхали про реформу?
Я не слыхала, мне жаль задачек, и Леня обещал машину после трех пар.
— Ребята! — я очень стараюсь. — Ну куда вы пойдете? Что, ее в Свердловске готовят, эту реформу? Кто сказал, что она вообще будет? Там дождь со снегом, только зря простынете. А у нас сейчас бесплатное занятие по термеху, в тепле, в тишине, берите, пока даю.
Часть студентов быстро соглашается. Кто–то не собирался, кто–то сомневался, кому–то нравится все, что я говорю. Я уже давно поняла, что некоторые ищут Учителя. Если выберут тебя, все твое им становится интересно: и твои лекции, и повадка, и твой тезаурус. Ты рассказываешь про момент инерции, а они светятся и просветленно кивают. Это могут быть и отличники, и троечники, и порой на экзаменах испытываешь неловкость. Что ж кивали–то, думаешь, зачем дурачили, а они сопереживали и присутствовали. Но всегда есть тот, кто не любит, и тот, кто думает, его нельзя полюбить.
— Мы тут будем термех учить, а образование платным сделают!! — кричит Лагутин, должник за прошлый семестр. Девочки ищут выход.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман в письмах, щемящий и страстный, — для всех, кто когда-либо сидел за школьной партой и кому повезло встретить настоящего учителя. Переписка двух женщин подлинная. От бывшей ученицы — к бывшей школьной учительнице, от зрелой благополучной женщины — к одинокой старухе-репатриантке. Той, что раз и навсегда сделала "духовную прививку" и без оценок которой стало трудно жить.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.