Два мира, Две войны - [58]

— Приказы?

— Да. Это же трудовой лагерь. Нам покажут нашу работу. Также он дал нам возможность добровольно принять участие в медицинских исследованиях.

— Не нравится мне, как это звучит. А он сказал, когда мы будем есть?

— Мы будем питаться утром и вечером в здании столовой. Нам не дадут поесть сегодня утром, поскольку время будет потрачено на ознакомление с работой. Он объяснил, что Гроссрозен — это лагерь с самообслуживанием. Мужчины, в основном, работают на дальней стороне в строительстве новых бараков и расширении лагеря.

— Так значит, заключенные сами строят свою тюрьму?

— По существу, да.

— Как ужасно.

— Знаю.

Им пришлось притихнуть, когда они подошли к пункту назначения. Все ждали в тишине, пока солдат зачитывал имена и раздавал задания. Когда Янике и Гермионе сказали, чем они будут заниматься, девушки беззвучно заплакали.

К восемнадцатому апреля Гермиона привыкла к рутине. Лагерь стал, в ее представлении, адом на земле, но она справлялась с этим, как только могла. За последние несколько недель она сильно потеряла в весе из–за постоянного труда и скудной пищи. Глядя на ее исхудавшие черты, очень трудно было узнать девушку, которой она была когда–то. Ей дали работу, которую она считала худшей из всего, что могло быть. Она работала в крематории лагеря, месте, куда отправляли людей, которые были застрелены, повешены за непослушание, попытки побега, болезни, умершие от голода или вследствие ужасающих экспериментов, которые проводили ученые. Гермиона стала одной из тех, кто приносил тела из подвала на тележке, чтобы затем сжечь их в печи. Она ненавидела едкий запах жженой плоти, который наполнял здание, когда печь была растоплена. Черный дым, поднимавшийся из трубы, служил безмолвным напоминанием всем заключенным о том, что они должны соблюдать правила.

Несмотря на отвращение к работе, Гермиона сочувствовала Янике. Ей приходилось делать мыло для пленников из жира умерших товарищей. Гермиону всегда трясло, когда их толпой загоняли в большие душевые и давали тухлое мыло. Сама идея мыться кусочком кого–то, кого она встречала, была за рамками крайнего негодования.

У Гермионы не было больше никаких проблесков радости в жизни. Бесконечные дни перевозки и сжигания, постоянный вид колючей проволоки, автоматов, и одежды в бело–голубую полоску медленно убивали. Единственным светлым лучиком стали короткие моменты, когда она видела Рона. Хотя она замечала его только на далеком расстоянии, сама мысль о том, что ее друг все еще жив, давала надежду. С другой стороны, сердце ее страдало от одиночества, ведь она могла видеть его, но не могла поговорить. Девушка беспокоилась, зная, что у нее есть Яника, но не имела представления, завел ли он здесь друзей.

Однажды апрельским утром Гермиона подошла к пункту распределения. Этот день начался, как все другие: сотоварищи только что закончили скудный прием пищи, который назывался «завтраком», когда Яника начала пронзительно кричать. Обернувшись к своей подруге, она увидела солдата, который схватил цыганку за руку.

— Komm mit mir! (Пошли со мной!)

— Nein! Warum soll ich? (Нет! Почему я должна это делать?)

— Ich mö chte gern…Spaß haben. (Я хочу немного… развлечься)

— Nein! Гермиона, помоги мне! (Нет!)

Молодая девушка бросилась в их сторону.

— Что происходит, Яни?

— Этот человек хочет, чтобы я пошла с ним, чтобы немного «развлечься».

— Что мне делать?

К этому моменту Гермиона привлекла к себе внимание охранника. Он косо посмотрел на нее, протянув руку к дрожащей девушке.

— Sie kö nnen vielleicht mitkommen… (Ты тоже можешь пойти с нами…)

— Гермиона, беги! Кажется, он хочет и тебя тоже.

Гермиона посмотрела на скаляющегося мужчину и в умоляющие глаза подруги.

— Я не могу оставить тебя, Яни!

— Просто уходи! Нет смысла страдать нам обеим. Во всяком случае, у меня есть идея.

Заметив блеск решительности в глазах подруги, молодая ведьма повернулась и побежала к группе, постепенно исчезавшей в бараке. Обернувшись, она заметила, что Яника впустую пытается заколдовать злополучного охранника. Еще она видела, как цыганку, бывшую уже без сознания, бросили на землю и поволокли в лабораторию для исследований.

У Рона тоже было не лучшее время. Никто из людей в его бараке не говорил по–английски или на каком–то другом языке. Ну, он не ждал, что кто–нибудь будет разговаривать на англо–саксонском в центре Польши, но подумал, что кто–то, по крайней мере, знает немного латинский язык. Поскольку ни с кем поговорить по–английски он не мог, он стал слушать разговоры других в бараке. Он немного научился понимать немецкий, но недостаточно, чтобы начать разговор. Его жизнь, как и у Гермионы, стала бесконечной чередой побудки, приема пищи и работы целыми днями. Поскольку он был молодым, его назначили в строительную группу. Единственным положительным результатом его заключения стали навыки, которые он приобрел в плотницких работах. Он обнаружил в себе талант к этому, что было полезным, чтобы избегать наказаний, и, возможно, благодаря этому он все еще жил.

К несчастью, у него возникла проблема вскоре после того, как их привезли в лагерь. В отличие от Гермионы, ему некому было переводить. Из правил, продиктованных на второй день, он ничего не понял, поэтому постарался копировать поведение других заключенных. Плохой идеей было выбрать глухого человека. Поскольку он вообще не слышал никаких правил, а другие в бараке были слишком заняты своим благополучием, чтобы рассказать ему о них, он сделал несколько ошибок. Ошибки, которые Рон повторил. Однажды парень был пойман на том, чего не должен был делать, и избежал петли только благодаря тому, что показал себя способным плотником. Вместо этого, его заперли на три дня в такой тесной комнате, что он не мог сидеть, стоять или лежать в ней. Ему пришлось находиться в полусогнутом положении три дня без еды и воды.