Два ларца, бирюзовый и нефритовый - [29]

Кому же? Иногда утверждают, что труднее всего быть справедливым, если правильную позицию защищает человек низкий, а позицию безусловно ошибочную защищает человек во всех отношениях достойный. В действительности случай, описанный в задаче, более сложный, – ведь ученые, сохраняя доброжелательность и любезность, тем не менее расходятся в понимании самой сути вещей. Печально и то, что в этом споре нам непременно приходится выбирать одно из двух, ведь этот выбор касается не слов и аргументов, а последовательности поступков.

Если попытаться озвучить лишь часть того, что имели в виду, но не высказали Цзи и Ди, мы можем отметить сознание исполненного долга, за которое наверняка держится Цзи Фэй как за свое преимущество – держится и тешит себя знаками ежедневного подтверждения уважения со стороны окружающих. Даос Ди Мяо, напротив, словно бы хочет спросить (да и спрашивает, не озвучивая вопроса): так ли уж это благородно – жить на проценты с исполненного долга? Однако на этом же основании и сам Ди может быть обвинен в стремлении пристыдить мир своей правотой…

Все дело в том, что перед нами люди действительно мудрые, а не просто знающие. Ведь им удается труднейшее – щадя друг друга, не унизить при этом истину.

Решение Хэ Цзая

То, что имел в виду Цзи Фэй, прекрасно понял Ди Мяо. Но не решился на горькое признание, подтверждающее уязвимость собственной позиции. Ведь этот практический последователь даосских принципов больше всего дорожит своей беззаботностью, несвязанностью житейскими обстоятельствами, полагая, что тут ему принадлежит бесспорное преимущество. Однако именно по этому поводу Цзи Фэй и выражает сострадание. Цзи как бы говорит: я сожалею о том, какие тяжкие заботы по дому мучают и отвлекают тебя…

Тут можно было бы возмутиться, начать описывать прелести своей необремененности, но Ди не стал этого делать, он, конечно, увидел, что Цзи поймал его на излишнем старании. Да, террасы и ставни не так уж важны для идеи дома, но ведь Цзи Фэю и не приходится всякий раз отстаивать их важность, он попросту не задумывается об этом, а если и задумывается, то не больше, чем о нравах подземных драконов. Ди Мяо, напротив, сталкивается с необходимостью все время отстаивать свой выбор – не только перед другими, но и перед самим собой. Таковы его домашние заботы, вызывающие сочувствие Цзи Фэя.

Мудрецы расстаются, преисполненные уважения друг к другу, но все дело в том, что из них двоих уходящий – беспечнее.

34. Попутный ветер

Ли Мян, торговец и мореплаватель из Макао, вознамерился снарядить корабль в дальнее плавание к островам Пальмового архипелага. Испытывая стеснение в средствах, мореплаватель, как водится в таких случаях, обратился к заемщикам и состоятельным людям Макао с просьбой о кредите, но, несмотря на успешные предшествующие экспедиции, получил отказ – слишком уж опасным и безрассудным было сочтено его предприятие. Однако Ли Мян, вопреки ожиданиям, не пал духом: он бросил клич по всему южному побережью, призывая всех желающих принять участие в дальнем морском походе. Эта затея казалась еще более безрассудной, чем само плавание, ведь предполагаемые участники не только не получали предварительного вознаграждения, но должны были еще и собрать деньги на закупку провианта.

Вопреки насмешкам купцов, на зов отчаянного морехода откликнулось много желающих. Среди них оказались и бывалые моряки, и новички, ни разу не ходившие в плавание. В результате команду удалось собрать в самые сжатые сроки и через неделю корабль был уже готов к отплытию. Императорский наместник, отвечающий за работу порта, счел нужным лично поговорить с некоторыми людьми, подрядившимися на безрассудное плавание к Пальмовому архипелагу, чтобы узнать о причинах их решения. Ему отвечали не слишком вразумительно, и лишь один старый моряк дал короткий ответ, впечатливший чиновника, хотя и не рассеявший его недоумения.

ТРЕБУЕТСЯ решить, каким мог быть ответ, оправдывающий опасное предприятие, и насколько добровольцы Ли Мяна достойны уважения или хотя бы сочувствия.

Решение Лесного брата

Разнобой в ответах, с которым столкнулся представитель императора, сам по себе достаточно красноречив. Как раз в подобных случаях и принято говорить «всякий сброд». Впрочем, удивляться тому, что люди, готовые на авантюру, отыскались в достаточном количестве, не приходится: история свидетельствует, что и еще более сумасбродные предприятия не испытывали недостатка в желающих присоединиться.

Проще всего сказать, что главным побудительным мотивом тут стала алчность, а все прочее, все отговорки, которые высказывали участники в ответ на прямой вопрос, – предназначалось лишь для того, чтобы эту алчность скрыть. Алчность могла побудить отдельных участников, особенно в сочетании с крайней глупостью – эта удивительная смесь вообще является главным источником решимости у простолюдинов, хотя алчность в чистом виде все же способна на элементарный расчет, призванный сохранить самого алчущего.

Для многих вполне достаточной причиной является просто подвернувшийся случай. Среди согласившихся наверняка были и те, кто руководствовался просто благими намерениями, например, стремлением изучить ремесло моряка или проверить себя в опасном испытании. Однако даже самые лучшие побудительные мотивы соучастия в деле, изначально лишенном человеческой осмотрительности, оборачиваются своей противоположностью. Такие мотивы в рамках деятельности, которая сама по себе несправедлива, порой приводят к худшим последствиям, чем мотивы самые низменные.