Два друга - [24]

Охота на горных баранов интересна, но она требует от сторожких джейранов. А горы и складки скал были излюбленным местом кочкаров — крупнейших баранов с белой бородой и сильными витыми рогами.

Охота за горными баранами интересна, но она требует от охотника выносливости, ловкости, умения лазить по каменистым уступам и расщелинам скал. Ведь одно неосторожное движение — и можно слететь в бездну, разбиться о каменные уступы.

Бараны, когда не чувствуют опасности под наблюдением вожака спокойно пасутся на склонах высокогорья. Не раз продвигаясь к пастбищам животных, бесшумно цепляясь за выступы скал, мы вспугивали грифов. Птицы взмывали ввысь, и тогда вожак стада высоко поднимал голову, вероятно, напрягал слух и зрение, чтобы выяснить причину их взлета. В такой момент мы затаивались, ожидая пока вожак стада не уверится в безопасности.

Но вот, кажется, пришла удача. Величественный вожак близко. Он высоко поднял голову и в лучах солнца кажется изваянием. Но надо помнить, что только меткий выстрел вознаградит охотника за огромный труд.

Однажды, скрадывая стадо кочкаров, я потерял своих спутников, и только Каштан неотлучно, по-кошачьи крался за мной. Я подошел на верный выстрел к стаду баранов. Они рассыпались по крутому склону, поедая скудную растительность. Казалось, что цель уже близка, но сделав неосторожное движение, я задел ногой камень, и он с шумом покатился вниз. Вожак издал резкий звук, и все стадо на огромной скорости бросилось бежать мимо меня и лежавшего за выступом курцхаара. Второпях я сделал несколько выстрелов, но не задел ни одного барана.

Раздосадованный такой стрельбой, я спустился в предгорье и стал поджидать моих товарищей. Состояние мое было незавидным. Остаться в одиночестве среди незнакомой природы — положение мало приятное. Тем более мои выстрелы могли насторожить тех, кто искал встречи с людьми, оказавшимися в таком положении, в каком оказался я. Чувство тревоги усугублялось случаями нападения бандитов на наших товарищей с целью завладеть их оружием.

Из беспокойного состояния меня вывел Каштан. Он начал ласкаться, а его добрые глаза проникновенно смотрели на меня. В них была выражена преданность. Я погладил его сильную спину, а он лизнул меня в щеку своим влажным языком. И как-то вдруг я перестал чувствовать одиночество.

Удобно устроившись у горной тропы, под говор ручейка, я на какое-то время забылся. Но раздавшееся рычание Каштана нарушило мой покой. По тропе к нам спускался человек. Я приказал Каштану успокоиться и тут же передо мной появился черный от загара, высокий и стройный незнакомец. Черты его лица были грубыми, угловатыми, а голубые глаза лежали глубоко и неподвижно. У пояса висел кинжал. На вид ему было не более тридцати лет. На плохом русском языке незнакомец попросил закурить и со стороны, где лежала винтовка, без приглашения сел. За его движениями неотступно наблюдал Каштан. В его поведении чувствовалась настороженность и неприязнь к непрошенному гостю.

Затянувшись несколько раз папиросой, и не сказав ни слова, незнакомец схватил винтовку. В какую-то долю секунды он оказался на ногах, легко отскочил на несколько шагов, но что-либо еще сделать не успел. Каштан с необыкновенной легкостью бросился на него и повалил, зубами вцепился в грудь. Цепляясь за винтовку, бандит выстрелил, но пуля пролетела мимо.

Немедля я дал два сигнальных пистолетных выстрела, чтобы предупредить товарищей, и вступил в борьбу. Противник оказался сильным и ловким, хотя курцхаар сковывал его движения. Одной рукой он защищался от собаки, а другой тянулся к кинжалу. Обезоружить и связать преступника мне удалось лишь тогда, когда я нанес ему сильный удар…

С трудом оттащив Каштана от задержанного бандита, я подобрал винтовку и вместе с собакой укрылся за выступом, готовый дать отпор, если к задержанному придет подмога. Но этого не случилось. Вскоре подоспели мои товарищи. Бандита сдали на контрольный пункт пограничникам.

С тех пор прожита большая жизнь. Сейчас о многом можно вспоминать, но когда среди охотничьих трофеев я вижу охотничий иож с рукояткой из козьего рога, мне вспоминается случай в горах, о котором я рассказал, сильный кофейно-крапчатый Каштан, как живой, встает в моей памяти.

Рассказ попутчика

Как-то сибирским поездом я возвращался домой. В купе, где было мое место, оказался лишь единственный пассажир. Он был в летах, лет под шестьдесят, крепкий, крупного роста. Его энергичное лицо, покрытое сеткой морщин, и серые открытые глаза выражали природный ум и завидный характер. По всей его правой щеке проходил багровый шрам. Мы разговорились. Попутчика звали Владимиром Петровичем. Он оказался потомственным геологом. Когда в разговорах мы ближе узнали друг друга, я указал глазами на его шрам и спросил: «Что это — память войны?»

— Нет, — ответил Владимир Петрович. — От войны у меня есть другая метка, а это память о встрече с лесным хозяином.

— Знаете, — продолжал собеседник, — ведь вряд ли кто-либо из геологов не увлекался охотой. Я лично страдаю этой страстью с детских лет. Но среди всех видов охоты я особенно увлекался охотой на медведя. Бывало ждешь не дождешься наступления марта, когда после нескольких дней оттепели ударят морозы, и снег покроется настом, да таким крепким и гладким, как паркет. Ведь так всегда бывает в это время года: заулыбается солнце по-весеннему, и от его лучей снег плотно спрессуется, покроется твердой коркой. Тогда брату-охотнику везде дорога. Однажды этой чудесной поры я ждал всю зиму, чтобы с местным охотником Денисом и его лайкой сходить на берлогу. Залегшего зверя Денис выследил с осени и в течение зимы не раз наведывался к берлоге. По его словам, медведь был матерый, заломал много домашнего скота, да и лосей не миловал.