Два долгих дня - [58]

Михайловский посмотрел на часы. Стрелка приближалась к десяти; на это время была, назначена операция Райфельсбергера. Теперь тот действительно находился в бане у кладбища, и Анатолий медленно побрел туда. Он уже не чувствовал никакого негодования. Все эмоции сейчас вытеснялись мыслями о предстоящей операции. Он думал, как сохранить Курту руку. Знал, что это опасно, но никогда бы себе не простил, если бы нарушил то, что много раз говорил своим коллегам: «Если можете спасти конечность, не ампутируйте ее». Сейчас перед ним уже не стояла проблема любви или ненависти к немцам; перед ним был пациент, которого надо было спасти и при этом не оставить калекой.

В операционной он застал Вику и Ганса Луггера. Едва кивнув им, он сразу начал осматривать Курта. Вид раненого ему не понравился: серое лицо, стеклянный блеск в глазах.

— Вика, — обратился он к Невской, — срочно выясните его группу крови. Надо сейчас же сделать переливание.

— Позвольте я взгляну, — вмешался Луггер. — У некоторых наших солдат под мышкой ставили метку с обозначением группы крови. Нет, у него ничего не обозначено, — добавил он несколько секунд спустя, — могу лишь вас порадовать: Курт — не эсэсовец: у тех обязательно должны быть вытатуированы на плече три буквы: «А. В. О.», а у него все чисто.

— У него первая группа, — сказала Невская.

— Отлично! Действуйте! — велел Михайловский.

И тут в разговор вмешался Курт:

— Я хочу знать, чью кровь мне будут вливать.

— Человеческую! — рявкнул Анатолий; он почувствовал, что вновь наливается гневом, но, взглянув на Райфельсбергера, успокоился: его глаза теперь блестели еще сильнее; он явно находился в состоянии полубреда, а можно ли злиться на бредящего? Курт не унимался:

— Я требую, чтобы мне вводили только чисто арийскую кровь!

— Увы, я не в силах исполнить вашего желания, — иронически ответил Анатолий. — Могу лишь перечислить вам, кровью каких национальностей мы располагаем в данное время. Пожалуйста, выбирайте: русская, еврейская, украинская, грузинская, армянская. Да, чуть не запамятовал: есть у нас баночка голландской крови, но голландцев вы, кажется, тоже считаете нечеловеками?

— Толя, милый, успокойся. Тебе нельзя сейчас раздражаться, — шепнула ему на ухо Невская; от злобы у него уже начал срываться голос.

— Ладно! Я согласен на русскую кровь, — уже спокойнее сказал Райфельсбергер. Видимо, силы снова оставили его, и он уже едва слышно промямлил: — Только покажите мне паспорт на склянке.

— Какой еще паспорт? — огрызнулся Михайловский.

— Ради бога, простите его, — ответил за Курта Луггер. — Он просто болван, верный ученик своего фюрера. Дело в том, что у нас с приходом к власти фашистов все клиники обязали наклеивать на банках с кровью этикетки с обозначением национальности донора.

Это объяснение развеселило Михайловского. Совершенно успокоенный, он, незаметно ткнув Невскую в бок, воскликнул:

— Ах, я дурак! Совсем забыл! Вика, у нас же есть кровь чистейшего арийца! Неси сюда склянку с надписью «Фридрих Шустерман».

— Да-да! Сейчас! — подхватила игру Вика. — И как же это мы забыли? Ведь он недавно дал свою кровь, а она оказалась ненужной. — И она выбежала из операционной.

— Нет-нет! — снова закричал Курт. — Шустерман — коммунист, антифашист! Вы не имеете права!

— Ну и сволочь, — захохотал Анатолий. Он уже совершенно, не злился: ему было и смешно и жалко этого оболваненного молодца, да и можно ли было всерьез относиться к человеку, не умеющему объясняться нормальными словами. Курт казался ему похожим на граммофонную пластинку с записью лозунгов национал-социалистов.

— Как вы думаете, — обратился он к Луггеру, — сколько понадобится времени, чтобы выбить из его башки всю эту чушь? Да и возможно ли, это?

— Будем верить, что да, — ответил Ганс. — Во всяком случае, мне кажется, надо стараться убеждать, перевоспитывать всех этих идиотов для их же блага.

— Я лишь постараюсь спасти ему жизнь! Лечение его головы целиком и полностью возлагаю на вас, Ганс. — Михайловский расстегнул ворот кителя. — А что касается вас, — повернулся он к Курту, — то советую быть потише и поскромнее. В противном случае обещаю вам, что я немедленно уйду, и вы, в самом скором времени, улетите туда, где уже, пользуясь терминологией отца Николая, жарятся на сковородках тысячи ваших единомышленников.

Но Курт уже успокоился и лишь просил закурить. Анатолий протянул ему папиросы, потом чиркнул зажигалкой. Он начал жадно затягиваться.

Михайловский вышел из баньки. Он с утра, ничего не ел и решил перехватить чего-нибудь в столовой, пока Вика кончит переливать кровь.

Вернувшись, он увидел, что людей прибавилось. Самойлов хлопотал возле печки-бочки, на которой кипела вода, Луггер беседовал с Куртом. Борисенко просто сидел на стуле, а Невская расстилала чистую простыню на столике для инструментов. Увидев Анатолия, Луггер подошел, к нему:

— Так бы разрешите мне быть вашим ассистентом?

Михайловский кивнул: просьба Луггера была как нельзя кстати — теперь есть хороший предлог, чтобы отправить Вику от греха подальше.

— Что за скопление народа? — раздраженно спросил он. — Даже Максим Борисенко пожаловал. А ну-ка, расходитесь по своим местам! Со мной прошу остаться только Луггера.