Два брата - [85]

Егор Марков надеялся получить в Штеттине средства как можно скорее добраться до царя. Ему пришлось на деле увидеть «добрые чувства» прусских союзников.

Маркову, в его рваной куртке и разбитых сапогах, не удалось добиться приема у прусского губернатора. Пришлось объясняться с одним из адъютантов – надменным юным офицером.

Презрительно выпятив нижнюю губу и поигрывая хлыстиком, офицер рассматривал Маркова.

– И, следовательно, вы пытаетесь меня уверить, что вы отстали от свиты русского кронпринца? Весьма неправдоподобная история!

Егор не хотел позорить достоинство наследника русского престола и не стал рассказывать об истинной причине своих бедствий. Он выдумал историю о том, как он заболел и был оставлен в Мариентале.

– Ваш вид совершенно противоречит всем вашим утверждениям!

– Но я был ограблен в дороге, когда догонял поезд царевича!

– Те-те-те! Рассказывайте такие басни более наивным людям! Вы отняли у меня слишком много дорогого времени. Можете идти.

– Значит, вы не хотите помочь мне добраться до государя?

– Это ваше личное дело. – Офицер равнодушно наклонился над бумагами. Стук отворяемой двери заставил его поднять голову. – Кстати, идет ваш компатриот,[151] объясняйтесь с ним.

Марков повернулся и радостно закричал:

– Кирилл!

– Егорша! – ответил вошедший, и двое русских, нежданно встретившись на чужбине, крепко обнялись.

Немецкий офицер обалдело смотрел на них; по лицу его расплылась сладенькая улыбочка.

– Герр Воскресенский, я вижу, что этот господин, с которым я, признаюсь, обошелся не вполне учтиво, в самом деле тот, за кого он себя выдает?

– Не знаю, как вы с ним обошлись, но Егор Марков действительно механикус царя Петра Алексеевича.

– Герр Марков, очень прошу прощения. Ваша внешность… Прусская администрация примет решительно все меры.

Егору невмочь стало смотреть на льстиво улыбающееся лицо адъютанта, и он повернулся к нему спиной.

– Кирюша! Идем отсюда, ради бога…

Выйдя на улицу, Марков облегченно вздохнул:

– Ффу… Противно! Точно медом тебя мажут.

– Слушай-ка, Егорша, а ведь ты сам на себя не похож, – озабоченно сказал Воскресенский. – Глаза голодные, одежда рваная. В толк не могу взять, что с тобой могло приключиться?

– А это преудивительная история, – ответил Марков и рассказал о предательском поступке Алексея.

Воскресенский страшно возмутился:

– Это же прямое злодейство! Да, впрочем, чего хорошего от царевича ожидать? – Кирилл презрительно пожал плечами. – Ладно, не горюй, Егорша! За то бога моли, что до смерти не опоили. А теперь все твои беды позади. Первая у нас забота – одеть тебя, чтобы немки не пугались. А вторая будет общая: как государя разыскать. Я ведь к его величеству курьером от Апраксина.

– Слышно, Петр Алексеевич в Копенгагене?

– Хорошо, кабы так, а боюсь, что и там его не застанем. Дел-то у него, знаешь?

Сомнения Кирилла Воскресенского были вполне обоснованны: при множестве политических и военных замыслов царь Петр то и дело переезжал из страны в страну.

Кирилл Воскресенский и Егор Марков устроились на рыбачьем судне, отправлявшемся в Зунд.[152] Плавание было долгим: на всех подходящих для ловли местах рыбаки задерживались, стояли день-два… Измученные двухнедельным бездействием, два друга с радостью увидели южный берег Зеландии.

В первой же деревушке путники разыскали трактир, пообедали, заказали лошадей. Велико было их удивление, когда вместо ямщика в комнату вошел офицер с четырьмя солдатами.

– Вы арестованы! – объявил он на плохом немецком языке.

Воскресенский вспылил:

– Сударь, вы жестоко ошибаетесь, если принимаете нас за контрабандистов! Я русский офицер, а мой спутник приближенное лицо русского государя!

– Ага! – с удовлетворением сказал датчанин. – Ваше признание утверждает меня в предположении, что вы русские шпионы!

– Да вы с ума сошли! – гневно вскричал Кирилл. – Я курьер, я снабжен всеми надлежащими полномочиями и пользуюсь дипломатической неприкосновенностью!

– Приказ есть приказ! Мне повелено всех подозрительных иностранцев немедленно препровождать в столицу.

– В столицу? Нам туда и надо!

Офицер задумался.

– По точному смыслу инструкций, я должен заковать вас в кандалы.

– Нас – в кандалы? Меня? Капитан-поручика русского флота? – Воскресенский схватился за кортик. – Ну, счастье твое, сухопутная крыса, что моя шнява здесь у берега не стоит. Приказал бы я дать бортовой залф,[153] от вас всех только пух бы полетел!

Вид русского офицера был так внушителен, что датчанин отступил. Кирилл и Егор были посажены в наглухо закрытую повозку; два солдата с обнаженными тесаками сторожили каждое их движение. Офицер и несколько верховых окружили повозку. Воскресенский возмущался, Марков мрачно шутил:

– Засадили молодчиков в темную клетку. Нечего сказать, посмотрели Данию.

Через сутки непрерывной скачки на почтовых лошадях арестованные оказались у стен Копенгагена, и здесь их выпустили из повозки.

Марков и Воскресенский увидели любопытное зрелище: крепостные валы были усеяны множеством солдат, в амбразуры высовывались жерла пушек. Похоже было на то, что под городом вот-вот появится сильное неприятельское войско.

– Что за чудеса? – проворчал Кирилл. – Шведов, что ли, они ждут?