Соломон потянулся за стаканом, но рука его упала на стол, процарапала ногтями по скатерти.
- Иван, сделай что-нибудь, - сказала Марина. - Я не хочу расставаться с тобой. - Она опустилась на пол, положила голову ему на колени. - Не хочу. Наверное, я порочная девушка... - Она подняла лицо, смотрела, ожидая, что он скажет.
- Я сделаю, - сказал он. - Побудь здесь, я скоро, вернусь.
Он поехал на угол Садовой и Малкова переулка, где толпится квартирный «черный рынок». Отличить сдающих комнаты от снимающих комнаты было нетрудно. Первые важно стояли, сохраняя на лицах соответствующее выражение, а когда отвечали на вопросы нервничающих вторых, цедили сквозь зубы и глядели в сторону. Первые могли выбирать. У вторых, особенно семейных, выбора почти не было.
В толпе бродил огорченный чем-то человек лет двадцати пяти, которого невозможно было причислить к тем или другим, потому что он никому не задавал вопросов, но и не имел чванливого вида обладателя излишков жилой площади.
«В ненормальных положениях выручают ненормальные субъекты», -подумал Овцын, приблизился к человеку, непонятно зачем существующему в этой толпе, и спросил:
- Предложение или спрос?
- Предложение, - ответил тот и посмотрел на Овцына умоляющим взглядом. По этому взгляду Овцын понял, что человеку и противно и стыдно торговать жильем, но обстоятельства сложились так, что до зарезу нужны деньги, и никуда от этого не денешься. Он спросил:
- Отдельная?
- Да, пятнадцать метров.
- Где?
- Улица Рубинштейна. Вы один?
- С женой. Съездим посмотрим?
- Съездим, - быстро согласился человек. - Комната хорошая, не беспокойтесь.
Комната в самом деле оказалась хорошей. В не слишком большой квартире старого дома, квадратная, со стенами, выкрашенными оливковой краской, с лепниной на высоком потолке. В ней стоял дубовый стол, старинный и уже порядочно разрушенный, кровать с никелированными спинками, ветхий старомодный шкаф и два стула. Кровать не была прибрана, на столе валялись огрызки, пол замусорен, батарея пустых и немытых кефирных бутылок занимала широкий подоконник. И все-таки комната была хорошая, это было именно то, что надо. Овцын открыл форточку, очистил кусок подоконника, сел и закурил.
- Для начала давайте познакомимся, - сказал Овцын и назвался.
- Меня зовут Леонард, - сказал человек. - Впрочем, это неважно. Что вы скажете про комнату?
- Подойдет. Мусор вы уберете сами.
- Конечно, я уберу. Завтра ухожу в больницу. Надолго.
- У вас дрожат руки, - сказал Овцын.
- А у вас нервы в порядке? Да? Вы счастливый человек. Берегите ваши нервы. Это я вам говорю. Я знаю.
Леонард широкими шагами ходил по комнате, натыкаясь на стулья, сунув кисти рук под мышки.
- Я пролежал шесть месяцев. Думали, что все прошло, и выпустили меня. Но я не смог работать. Я ничего не смог. Мне двадцать семь лет, а я уже развалина.
- Вы шизофреник? - спросил Овцын. Он мало понимал в нервных болезнях.
- Издеваетесь? - Леонард резко остановился и направил на Овцына тяжелый взгляд.
- Нет, спрашиваю.
- Мне показалось, вы смеетесь. Впрочем, откуда вам знать... Вы здоровый человек.
Он снова сунул кисти рук под мышки и заходил по комнате.
- У меня неврастения. Вы знаете, что такое неврастения? Нет? Ну и не надо. Вы спокойно работаете, пьете водку и любите женщин. Зачем вам знать, что такое неврастения?
- Откуда это у вас?
- Работа. Я работал по двенадцать часов, по шестнадцать, по двадцать.
Вы знаете, что такое работа следователя? Тоже не знаете? Вы никогда не совершали преступления? Нет? Жалко. Тогда откуда вам знать, что такое работа следователя?
Леонард ходил по комнате, натыкался на стулья, отшвыривал их ногами и пытался рассказывать, что такое работа следователя. Овцын представил себе этого человека в больничной палате и подумал, что там он окончательно свихнется. А если отправить его и море, хотя бы на полгодика, матросом, то это прошло бы, хотя и там порой приходится работать по шестнадцать часов. Морская работа - это такой курорт, который излечивает от всяких нервов. От дурного глубокомыслия, от подлости, от слабохарактерности и недовольства жизнью. В море не пьют закоренелые алкоголики и наркоманы не глотают свои таблетки. И состояние абстиненции приходит у них с первой соленой ванной. Послать бы его на траулер в осеннее Баренцево море. Но нет. Человека положат в психиатрическую лечебницу, будут лелеять его неврастению, как оранжерейный лимон, огранят и отшлифуют ее до академического совершенства, сделают человека инвалидом и отпустят, довольные, что он будет получать пенсию.
- Ладно, - сказал Овцын. - Я понял. Мне жаль, что у вас так. На вашем месте я не пошел бы в больницу.
- Да? А куда бы вы пошли?
- Мало ли куда. В леспромхоз, валить деревья.
- Вы думаете, я там что-нибудь свалил бы?
- Уверен.
- Много вы понимаете. Здоровые люди черствы и эгоистичны. Скажете, нет? Им кажется, что все больные симулянты, а врачи - шарлатаны. Сытый не понимает голодного, здоровый больного, сильный слабого, глупый умного. Это закон. Можно возненавидеть здоровых людей. Потому что им завидуешь.
- Глупых людей вы тоже ненавидите? - усмехнулся Овцын.
- Ненавижу! - выкрикнул Леонард.
