Душой наизнанку - [4]

Коронованы дружбой, что много ценней корон.

Мы светлели, смеялись — солнцем скрепив союз,

Эхом вечности падал взволнованно сердца бой…

Наша битва была — за святое «не оступлюсь»;

За апрельское небо, за пьяный победный вкус —

Вкус бесценного права ужиться с самим собой.

Будут новые годы вихрем лететь в туман,

Будут вспыхивать, переплавляясь

в давно отгоревший гул.

Я люблю вас, друзья, —

этим сказочным миром,

что мне безвозвратно дан, —

Как любила бы розы, расцветшие на снегу.

Автобус

Этот автобус ползёт,

Как недобитый гад,

Как по желудку — кипящий пот

Сказанного наугад;

Словно мозглящая дрожь,

Словно мандражный зуд;

Через гудливый дождь —

Словно бы старая вошь

На передбожный суд;

Словно острожный срок —

Сжатой вечности вдоль —

По колеям дорог,

Вдоволь залитых водой,

Тянет автобус вброд…

Милый, взрезай волну:

Дом тебя где-то ждёт —

В радужно-тёплом плену!

Ждёт беспечальный приют,

Кров на краю дождей.

Добрые руки ждут —

Руки добрых людей,

Чтобы под взвои зим

Гладить тебя по глазам…

В губы стальные прольётся бензин —

На душу, как бальзам!

…Катит автобус быстрей,

Морось хватая ртом:

Там, за февральскою гранью дождей

Ждёт его тихий дом.

Вспарывает волну;

В сери, гляди, воспарит!

Рвётся из хмари махровой — в весну,

Как из Москвы — на Крит.

…Я выхожу на кольце;

Я окольцован тьмой.

Сорок сереют следов на лице —

Сорок шагов домой.

Серый включу я свет,

Серую дверь затворю.

Сумрачно-не-согрет

Серый чай заварю.

Будет мой вечер пьян:

Гёте залью кипятком.

Там, где по духу — туман,

Там, где по факту — дом.

Словно и встарь, и впредь —

Лягу в свою постель.

Будет мне тело греть

Гётевски-чайный хмель.

Будет в рассветную сивую рань

Сниться моим глазам

Мнимого неба багрянь,

Мнимой зари бальзам.

Будет за серым окном

Серая быль гудеть.

Сонный автобус покинет дом,

Чтобы вернуться впредь.

Гром

Ветрено тает

в журчащий гам

окаменелая тишь.

Утро читает

Москву

по губам —

рёбрам угрюмых крыш.

Урбанистично-дырявый рассвет:

поры огнём кровят!

Помнишь другой ли ты город-секрет?

Бредящий полис куртаг и карет —

полустолицу-сад?

Город, мне гордо глядевший вослед,

город, который свят…

Город царей?

То был царь городов!

Осеребрённый плеском подков.

В грозный гранит

Сердцем вгранён,

Всеми рогами корон!..

Помнишь, рассвет,

Вкус его крыш?

Града, над коим давно не кадишь?

Город взывает ко мне —

Но в ответ

Мной ты над ним не горишь.

Нежат Московью — твои уста,

Греет — апрелевый ворс.

Город, что мною оставлен — устал,

Мной не целуем — замёрз…

Ветры как воры там:

ратью во храм —

Граблями грабят гать!

Волны — по доброй традиции драм —

Лупят мой град

по гранитным щекам,

Чтобы не смел роптать.

Алый мучитель, поведай сам:

Долго ль ему страдать?..

Долго ли хмарью —

Холопьей халвой —

Сытить царя ты горазд?

Долго ль, Петровский оставив покой,

Бронзою будешь цвести над Москвой,

Окровавлённо-вихраст?

Небо столицыно скопом зеркал

Смотрит в лицо насквозь.

Ты, океан, издевательски ал,

Только темнеть от волнения стал,

Словно незваный гость!

Тучи текуче чернилью плывут,

Кривью по небу — вкось!

Грудью гранитной с небесных груд —

Воронно-чёрных, червящих груд —

Грудью из туч

Встаёт самосуд:

То Петербурга злость!

Мой Петербург поднимает меч:

Гром-чародей! Вращай!

В палубе мглы разверзается течь,

Хлещет из ранушки бранная речь,

Ливнем — взбурлённый чай!..

Космосом хлещет из порванных врат,

Дробью — столице в грудь…

Гневом царёвым, гневом Петра…

Rex не silentium! Ave, мой град!

Ave, небесная ртуть!..

Властно Петрополис манит назад:

«Странник, окончен путь!»

Гром чародеит,

Морозовый зной

Кружит бурлящею бронзовой хной;

Жерлом вдыхает, чай!..

Ждёт меня город — объятьем-Невой.

Милый рассвет! Полетели со мной!

Друг, до поры — полетели домой!

Сердце, Москва, — прощай!..

Сквозь века

Остановиться? А сами где взяли бы силы вы?

Остепениться? О, соло — иная степь!

Я хочу выплясать словом все эти символы:

Весь этот космос растёт из моих костей!

Осатанеть? Слишком много света и Бога,

Бога и света; последний по сути — Бог.

Только б успеть! Мне бы только испить из рога!..

Не испугать

просыпающийся

песок!..

Снятся песку полосатые всплески странствий,

Солнце, что плавило сахар его Сахар…

Сыпься, песоче, — но спи,

но не просыпайся!..

Тихо —

расконденсируйся

в стихо —

пар!..

Пар воспарит, во вселенский вгрызётся хаос;

В русле столетий

кости

станут

песком.

Хэй, поколенье-постскриптум:

я здесь!

Я каюсь,

Волны

времён

рассекая к тебе —

босиком!..

Певец Скандинавская баллада

Воздымалась грудь корабля-дракона,

Вороной буран хрипотливо ржал.

Белый скальд с бородой как дубовая крона

Побережною песней нас в путь провожал.

И бурлило зелье, глотая небо,

И гудящий сумрак пучину тряс,

И бездвижный старец, казалось, немо,

Осиянный звуком, глядел на нас.

Ворожил — и взлетали крылами вёсла,

Чугунел корабельный чешуйчатый борт…

И мы верили в то, что вернёмся в Осло,

И мы знали, что битвой прославим фьорд.

Дом остался вдали, за солёной долиной,

За простором, который стирает следы;

Лица стали у нас — обожжённою глиной,

И оплавило марево наши щиты…

Иссыхали гортани от южной сини;

С каждым выдохом — силу сосала соль…

Погибал дракон — посередь пустыни,

А напившись вдоволь, свистел бы вдоль!

Взборонил бы ей водяное брюхо,

Искровил бы кривую, тяжёлую муть…

Если б Севера только — живого духа —

Паруса, как жабры, смогли хлебнуть!