Душистый аир - [16]

Ирма смеется и двумя пальцами держит вишню за черенок. Я стою с раскрытым ртом и жду, когда туда упадет ягода. Вишня стукается о мой лоб, и Ирма смеется, но внезапно смех ее обрывается.

— Едут! Знаешь что… уходи, а? — тихо говорит она.

Я отступаю в вишняк.

— Приходи на луг… Я там коров… Ирма…

— Меня не пускают.

— Не пускают?

— Тетя добрая, но мне нельзя. Я бы хотела, но никак нельзя.

Во двор въехала телега. Я пустился наутек. Выскочил на дорогу, перепрыгнул через канаву и оглянулся. На верхней ветке вишни качалась Ирма. В листве, точно маленькое облачко, мелькало голубое платье, сверкали загорелые длинные ноги.

И правда, на луг Ирма не пришла. И голоса ее не было слышно в тихие, прозрачные летние вечера, когда даже журчание речки Швяндре можно было отчетливо различить.

Однажды днем я загнал коров в хлев и помчался за ольшаник, откуда стал наблюдать за знакомым вишняком. Потом я стал приближаться — то присяду, то пробегу несколько шагов согнувшись. Ирма была в саду. Она заметила меня, подбежала, всплеснула руками и испуганно съежилась:

— Полезай за смородину, а то увидят.

— Ну и что?

— Полезай, говорят…

Я залез за куст, присел.

— И как ты только можешь, Ирма, терпеть… Если бы меня так, я бы сбежал! — Я стукнул кулаком об землю.

— Никуда бы ты не сбежал.

— А вот и сбежал бы! Не веришь? Я могу… Я все могу, если захочу.

Ирма ничего не ответила. Ее карие глаза вдруг стали влажными, большими, и она часто-часто заморгала. Я испугался — еще заревет.

— Смотри! — Я вскочил и прошелся на руках.

Ирма улыбнулась и давай смеяться. Мне очень понравилось, как она смеется, и я старательно болтал ногами в воздухе.

— Господи, Ирма, кто там? — раздался испуганный голос Руткувене.

Я шлепнулся на землю и остался лежать.

— Ирма, иди ко мне! — позвал тот же голос.

— Дурак! — сердито кинула мне Ирма и убежала.

Уж лучше бы она мне заехала чем-нибудь, хотя бы камнем, и то не так стыдно было бы. А то — дурак… Конечно, дурак. Дурак из дураков. Узнали бы мальчишки, куда я бегаю, проходу бы не дали. Осенью в школе показаться нельзя было бы. И все из-за нее, ишь, длинноногая…

Ну и дурак же я, правда…

Назавтра я и не подумал бежать к дому Руткусов. Подумаешь… Я же дурак…

Полдень, когда коровы стояли в хлеву, показался мне особенно длинным, и я слонялся сам не свой.

— И завтра тоже не пойду, — пообещал я себе.

Однако на следующий день я все же пошел. Забрался в кусты и стал ждать. Ирма не показывалась.

На другой день я опять залег в кустах.

Ирмы не было.

Солнце уже клонилось к западу. Тени ольховых деревьев удлинялись, вытягивались. Выпала роса.

Бегая за коровами у подлеска, я напоролся на острый сук. Мне сделалось так обидно, так досадно, что даже слезы выступили.

Я сидел, сжав ладонью больную ногу, и раскачивался, как старуха перед печкой.

— Хочешь?

Я даже не обернулся. Это небось мне почудился звонкий, чуть запыхавшийся мальчишеский голос.

— Не хочешь?

Да это же она, Ирма!

— Ты убежала, Ирма? Я так и знал…

Ирма, слегка сгорбившись, что-то прижимает к груди.

— Это тебе, если хочешь…

В руках у нее дрожит маленький щенок. Он тоненько повизгивает и испуганно смотрит на нас.

— Тетя хотела утопить, вот я и…

— Давай, Ирма, конечно… Мне очень хочется щенка.

Она кладет щенка у моих ног и бежит к дому.

— У тебя тетка злая! — кричу я ей вдогонку.

— Неправда, ты не знаешь. Она очень добрая!..

— Ирма!

Но Ирма бежала. Потом, когда она была уже далеко, она приставила ко рту ладони и крикнула:

— Завтра опять приду!

Я взял щенка. Он был мягкий, теплый. Я показал ему удаляющуюся фигурку девочки в голубом платье и объяснил:

— Видишь? Вон там: это Ирма. Она наш друг. Мы будем дружить втроем.

Назавтра Ирма не пришла. Не было ее и послезавтра. Я ждал день за днем, а она не показывалась. Как-то вечером я загнал своих коров в хлев и пошел в избу. Мама стояла спиной к холодной печи и молча смотрела себе под ноги.

— Мама!

Она тяжело вздохнула.

— Делать нечего — языками мелют, дитя выдали. Кто же это на такую подлость решился?

— О чем ты, мама?

— Да у Руткусов девочку вывезли.

— Какую девочку?

— Ирму. В гетто…

Я взглянул на маму, но вдруг глазам стало темно.

Я сижу под сосной и смотрю в ту сторону, где днем виднеется серая полоска песка.

Щенок лижет мою руку.

Я знал, что однажды в июле, под вечер, фашисты привезли туда евреев из ближайшего местечка и расстреляли на опушке. И Ирму с ними. Да, Ирму — девочку в голубом платьице.

У нас в деревне говорили, что с тех пор там, на опушке, над серой грудой песка по ночам пляшут голубые блуждающие огоньки.

А бабушка сказала, что, если позвать по имени человека, который там зарыт, он явится. Правда ли это?

Совсем стемнело. Стало прохладно, по спине поползли мурашки.

Послышался глухой стон. Где-то очень далеко. Кто это? Я вздрогнул и уронил Мяшкиса. Щенок жалобно пискнул. Снова раздался далекий глухой стон…

— Ирма! — попытался выговорить я, но только пошевелил губами. — Ирма! — снова едва слышно повторил я.

Мне стало страшно. Где щенок?

— Тю-тю-тю, Мяшкис! — позвал я.

Мяшкиса не было. Мой маленький друг исчез.

Я встал, чтобы кинуться бежать домой, но сдержался. Постою еще, подожду…

Низко над землей пролетела большая птица, тяжело хлопая крыльями. Она издала тоскливый крик и пропала в темноте.