Душистый аир - [13]
— Сядьте, дети. Начнем урок, — проговорил он глухо.
Струченок похлопал белыми ресницами и надулся — вот-вот заплачет.
Я сжал локоть Повиласа и показал ему большой палец.
— Молодец… Ты просто молодец, вот!
Повилас застенчиво улыбнулся, достал новую тетрадку, положил ее на черную, заляпанную чернилами парту и на чистой странице, на самом верху, аккуратно вывел: 1940 год.
ИСТОРИЯ ОДНОГО ВЕЛОСИПЕДА
Мы нашли этот велосипед в куче хвороста. Но если бы не Бе́нюс Тра́кимас, который прибежал к нам во двор сразу же после обеда, неизвестно, обнаружил ли бы я в таком скучном месте, за сараем, где еще весной отец свалил воз еловых веток, эту замечательную вещь. А Бенюс не успел толком осмотреться во дворе, как тут же воскликнул:
— Вот это да — велосипед!
Мы вытащили велосипед из-под веток, выкатили на ровную землю и остановились, не зная, что с ним делать. Я боязливо озирался.
— А если вернутся?..
— Не бойся, не вернутся.
Немцы с самого утра возились у нас во дворе. Устроились под тополями и липами, покрыли свои машины зелеными ветками. Они пили воду из нашего колодца, умывались, брились. И болтали, шутили. Я стоял поодаль, с любопытством наблюдал, как блестели на солнце стволы автоматов, как солдаты ели мясо из ярких банок, обмакивая туда белый хлеб. Один из них поманил меня пальцем. Он дал мне плитку шоколада, подмигнул и засмеялся. Он понравился мне — молодой, веселый, добрый. Солдат что-то говорил, жестикулировал, но я все равно не понимал. Потом они все улеглись на лужайке. Но вскоре приехал еще немец — верхом на лошади, что-то выкрикнул, и все быстро вскочили на ноги, забегали, засуетились, а потом уехали. Пыль долго клубилась на дороге.
— Это женский велосипед, — заявил Бенюс.
— Ну и что же? — Я возразил, потому что мне показалось, будто Бенюс считает, что велосипед никуда не годится.
— Ничего. Просто говорю, что он женский. И без одной педали. Отломалась педаль.
— Ты умеешь ездить?
— Я-то? А чего тут не уметь?
Это было для меня новостью. Когда и где выучился Бенюс ездить на велосипеде? У нас в деревне ни у кого не было велосипеда. Только староста раскатывал на собственном велосипеде. Он приезжал, ставил его у ворот, и если мне удавалось потрогать тугие шины и блестящий никелированный руль, я был донельзя рад. А теперь вдруг у меня оказывается свой велосипед. Только бы выучиться кататься…
— Ты прокатись, Бенюс, а? Попробуй.
— А то как же! И попробую, покажу тебе…
Он закатал обе штанины, поплевал на ладони и взял велосипед за руль. Он повел его, точно упрямого барана за рога.
— Поезжай! Поезжай! — Мне не стоялось на месте.
Тропинка сбегала с холма вниз. Бенюс занес правую ногу и поставил ее на педаль, левой оттолкнулся. Велосипед качнулся вбок, и Бенюс свалился, но тут же вскочил на ноги, ругнулся и покраснел.
— Это пустяки…
И снова попытался сесть. Велосипед опять накренился, и Бенюс свалился опять. Он еще больше покраснел.
— Дурак! — сердито бросил он мне, хоть я и не думал смеяться. — У него же всего одна педаль. — Он отер пот и тихо добавил: — Подержи-ка лучше сзади…
— Бе-е-нюс! — донесся до нас голос.
Бенюс оглянулся на свой дом. Там, на пороге, стоял его отец.
— Ищут!
Бенюс любил отца и повиновался ему беспрекословно. Но сейчас, вместо того чтобы бросить все и помчаться к дому, он только подстегивал меня:
— Давай подержи!
Тракимас-отец заметил нас и пошел навстречу прямо через поле, с младшим сынишкой Альбину́касом на руках.
— Немцы забыли, — похвастал я.
— Ничего штучка, — одобрительно произнес он, наклонился и стал разглядывать велосипед. — Только починить надо. Я исправлю. Вот раздобуду железяку и вверну вот сюда… А мне дашь покататься?
Его выгоревшие на солнце брови и хитрые глаза весело улыбались.
— Конечно, даст! — ответил за меня Бенюс.
— Хоть сейчас, — предложил я.
— Сейчас — нет. Сейчас мне некогда. Бенюс, — обратился он к сыну, — возьми-ка малыша, а я сбегаю за бабкой к Андрия́ускасам. И пока не ходите в избу, поиграйте на улице, ладно?
И Тракимас побежал — босой, в одной рубашке, а мы смотрели ему вслед и молчали. Только Альбинукас тихонько хныкал. Ему хотелось дотянуться до звонка у велосипеда.
— Бабка? Зачем вам бабка? — спросил я.
— Мама слегла.
— А бабка на что?
— Много ты понимаешь! — сказал Бенюс и значительно произнес: — Над нашим домом аист кружит… Поехали!
Он поставил велосипед, нажал на педаль и налег на руль. Я бежал следом, подталкивая велосипед. За нами плелся малыш Альбинукас.
— А знаешь, хорошо, что у нас велосипед, — сказал я. — Если бы не война, мы бы его не нашли…
— Велосипед — ничего штучка, — сказал Бенюс словами отца и с силой надавил на педали.
Над нами, высоко в небе, проносились самолеты, и тяжелый их рокот сотрясал опаленную июньским солнцем землю.
Я не видел. Ничего я не видел, как все это было. Я только слышал, как люди говорили. Сквозь жалобный плач, сквозь слезы шелестел шепот женщин, глухо бормотали голоса мужиков. Я все теперь знал, и мне не надо было даже прищуриться, чтобы увидеть…
Это неправда, будто бы я не видел. Видел я!
…Человек шел посередине дороги, босой, в одной рубахе. Его большие, растрескавшиеся ступни поднимали облачка пыли. Серая пыль, точно иней, покрывала траву, клевер, листья придорожных вишневых деревьев.
