Тем временем, народу изрядно прибыло. Азартные, все же парни, эти сирийцы! Пару раз я уловил, как в толпе заключают пари на то, удастся ли посланцу Небес вырваться из цепких лап служителей культа. Происходящее с азартом снимает бородатый парень с логотипом CNN на кепке. И откуда он только взялся?!
Не желая признавать поражение в импровизированном диспуте, старик-кинжальщик гневно изрек:
— Что от тебя пользы, если ты не собираешься исполнять закон и пророков?!
— Вот я и говорю, — миролюбиво согласился я. — Вам от меня пользы, как от козла молока. Или даже меньше. А вот всем остальным, это еще как сказать. Может, и пригожусь.
С этими словами я аккуратно положил кинжал перед хозяином и, по новой укутываясь в затоптанную (и когда только умудрились!) простыню, сказал:
— Мне чужого не надо!
И тут же постарался завернуться поудобнее.
Стоять голым перед людьми, демонстрируя россыпь синяков и пару свежих шрамов было неправильно. Мало ли, у кого какие тараканы в голове.
После пассажа о пророках и гостях из будущего, толпа глухо загудела. Все происходило в точности по заветам товарищей Лебона и Бехтерева: зверь толпы выбирал жертву.
— За досками для креста уже послали, или на сей раз обойдемся без садизма? — саркастически осведомился я, обводя глазами людей. Творить чудеса, проповедовать, призывать и разоблачать желания не было. И так было понятно, чем все закончится.
Повернувшись, я сделал шаг. Оказалось что снова в пустоту.
Окружающий мир вновь подернулся серой пеленой. Вновь пропали звуки и воцарилось абсолютное, доводящее своим совершенством до звона в ушах, молчание. В звенящей тишине, будто сахар в крутом кипятке, истаяли потерявшие краски предметы.
Исчезла, будто и не было ее никогда, толпа, ковровая дорожка, с которой я совсем недавно сошел. Вновь померкло солнце, и я вновь оказался там, где совсем недавно был: in the middle of nowhere.
— Хватит, а? — возопил в никуда кусок пустоты, только что бывший мной. — Ну сколько же можно-то?!
— Убедиться хотел, — прозвучало из серой мглы, окутывающей все вокруг. — Мало ли, какие тараканы у тебя в голове остались. Очень, знаешь ли, боялся, что ты сейчас кинешься людям Свет Истины нести. В сочетании с чудесами и неуязвимостью это добром бы не кончилось.
— Ты бы стер мою матрицу, или что там у вас. Ну надоело, понимаешь? Перестраховщики чертовы, — бесцеремонно перебил я Учителя.
— Мне б твои заботы, — донеслось из пустоты. — Знал бы ты, Юра, в какой перерасход энергии ты нас ввел, и сколько мне отчетов писать, — может так и не выпендривался бы.
На мгновение Хаккам представился мне в виде старого знакомого — начальника АХЧ института, где пришлось работать последние годы. Такая же занудливая интонация и те же ссылки на давно выбранные лимиты. Для полноты картины не хватало разве что материализовавшихся в пустоте массивных роговых очков и недовольного фырканья, всегда сопровождавшего изучение требований на оборудование, материалы и инструмент.
— А что, действительно надо? — прозвучал голос, и во мгле стали проступать очертания гиганских очков с ясно различимыми царапинами на стеклах.
Было бы за что хвататься, схватился бы за сердце. Мираж медленно растаял.
— Ладно, — сказала темнота. — Попробую. Хотя чует мое сердце…
Следующий интерьер оказался намного более привычным. Можно даже сказать знакомым.
Залитый щедрым, но уже нежарким к вечеру августовским солнцем сквер знавал и лучшие времена. Несмотря на все потуги новых, демократических властей придать одному из знаковых мест города внешний лоск, сочетание вездесущей рекламы, просевшей разноцветной тротуарной плитки и золота куполов свежеотремонтированного собора и покосившихся от времени столиков, крашенных свежей, но моментально облупившейся голубой краской смотрелось откровенно убого.
Любителей шахмат, от века собиравшихся за этими столиками, сегодня было не то, чтобы очень много, но вполне достаточно. Кинув взгляд на никудышных, по его мнению, людишек, сержант ППС Буруля неожиданно заметил, что среди увлеченно комментирующих перипетии шахматных баталий старичков, вдруг появилось еще двое. Как это вдруг? А так. Сержант был готов поклясться на чем угодно, что минуту назад их тут не было. А теперь — есть. Сидят, разговаривают. А окружающие делают вид, что совершенно их не замечают, но при этом ближе метра почему-то не подходят.
Непорядок, — решил Буруля и решил поближе посмотреть, в чем там дело.
Один из стариков, похожий в своем сером, заношенном плаще на готовую пролиться дождем тучку, медленно повернул голову и мельком глянул на сержанта, идущего к ним. У стража порядка, внутри что-то оборвалось. Один к одному, будто в детстве, когда пытался раскачивать старенькие скрипящие качели, да так, чтоб до неба. Сердце пропустило удар, воздух показался вязким и горьким. Патрульный, даже не стараясь сохранить достоинство, быстро сделал поворот налево-кругом и почти побежал к трамвайной остановке, откуда через мгновение раздался рвущий нервы скрип тормозов и мягкий глухой удар.
Понежиться на лавочке под теплым солнцем, попить пивка, заглянуть, какие дебюты разыгрываются на досках завсегдатаев, понаблюдать, как симпатичная пара кормит голубей крошеным хлебом, Хаккам не дал.