Дурсли - [2]

Ближе к вечеру пара тихо сидела рядышком на диване в гостиной. И жена время от времени всхлипывала, вытирая покрасневший нос белоснежным платком.

Старательно придерживая руками голову, из которой так и норовила уползти ненавистная информация, Вернон пытался сжиться с новыми фактами своей биографии. Он оказался родственником молодой преуспевающей ведьмы, имеющей блестящий диплом Школы Магического Мастерства и умеющей делать из вредных мышей иголки, полезные в домашнем хозяйстве. На руках у Дурсля оказался ключ, способный мгновенно перенести его в мир недоступный большинству обывателей, и на следующем Вечере выпускников Вернон может смело обличать самого себя в шарлатанстве и возмутительных профанациях...

А Петунья мысленно взвешивала все «за» и «против», пытаясь решить для себя, говорить ли мужу о войне, которая захлестнула магический мир, и как ей спросить о том, поедут ли они на свадьбу. Муж сам разрешил её сомнения, заявив, наконец, с пламенной страстью в глазах, что пока не готов мириться с действительностью, грубо поправшей его этические нормы. Поэтому будет лучше, если их семья станет жить как прежде, будто никакого волшебства нет и в помине («Хотя бы в помине», - подумала Петунья). Вопрос о путешествии на свадьбу отпал сам собой.

Наутро, как обычно, Вернон выпил свой кофе и отправился на работу, радуясь, что солнце встало где положено и предметы падают строго вниз, даже не пытаясь зависнуть в воздухе. Петунья достала из бюро простую открытку с синими цветами и написала для Лили вежливый отказ с поздравлениями - всё как положено. Не то чтобы женщина очень любила свою сестру - она всегда ей завидовала, и это чувство не доставляло особой радости - просто Петунья всё всегда делала как положено. В конце письма, не удержавшись, она приписала, что, скорее всего, в ближайшем будущем Лили станет тётей. Петунья была уверена в своей беременности, но никому ещё о ней не сказала, даже Вернон был пока не в курсе. Ей не было известно, зачаровала ли сестра портключ ещё и для отправки писем, но обычно Лильен так и делала. Петунья втайне гордилась тем, что отправлять письма портключом у неё получалось каждый раз, не то, что у матери - той это давалось с большим трудом, несмотря на все успехи Лили в чарах. Значит дело в её, Петуньи, талантах!

Двадцать пятого, в два пятьдесят, молодая дама заперлась в ванной с письмом и кулоном. Положив серебряную вещицу перед собой на туалетный столик, она стала греть конверт межу ладоней. Подержав его так минут пять, осторожно положила на кулон и отошла в дальний угол. Несколько минут ожидания, тихий хлопок, и конверт исчез вместе с украшением. Петунья удовлетворённо вздохнула.

* * *

Новость о своём будущем отцовстве Вернон воспринял с полным восторгом. Он носился с Петуньей по врачам, покупал ей всё, что она захочет, по первому намёку и был просто на седьмом небе от счастья. В тот день, когда врач торжественно подтвердил беременность жены, Дурсль так воодушевился, что вызвонил Мардж с её собачками и устроил в доме большой праздник с шарами, шампанским, огромным тортом и хлопушками. Последние, по мнению Петуньи (она, конечно, этого не сказала), были лишними, потому что собачки всякий раз пугались и визжали, а у самой Петуньи сердце уходило в пятки. Всё нормализовалось, когда она потихоньку заткнула уши берушами.

Проблемы начались перед самыми родами. Врач сказал, что ребёнок крупный, а конституция роженицы (он так и выразился) не позволяет процессу пройти естественным путём.

Всё время операции Вернон находился в клинике. Он метался по комнате, в которую его привели две заботливые сиделки, рвал на себе волосы и пил валерьянку стаканами. Валерьянкой его снабжала Мардж - через посыльного, потому что в клинику её с собачками не пускали. Каждая клеточка его мозга разрывалась от плохих предчувствий, а перед глазами вставали самые страшные картины. Когда, наконец, в палату вошёл доктор и сказал, что мать и ребёнок чувствуют себя нормально, Вернон впервые в жизни заплакал. Ещё врач сообщил, что операция оказалась сложной, и пришлось пойти на крайние меры, чтобы спасти пациентку. К сожалению, Петунья больше не сможет иметь детей. Дурсль так мечтал иметь двоих ребятишек! Даже устроил в доме две детские спальни рядышком, чтобы было всё как у них с Мардж... Всё же, он рассудил, что, поскольку с младенцем и Петти всё в порядке, не стоит гневить небеса жалобами. И тут в палату принесли малыша - его Дадли! Он был такой ладный, упитанный, розовый, так деловито посапывал во сне! Просто настоящий Генрих Восьмой! Сиделкам так и не удалось выставить Вернона из комнаты; он всё сидел над сыном, уже не смахивая со щёк слёз радости, пока не привезли Петунью. Тогда он обнял, поздравил и успокоил жену и помчался покупать цветы.

Весь следующий год семья Дурслей купалась в своём счастье. Хоть Дадли и оказался настоящим маленьким крепеньким террористом, всё в нём только умиляло родителей. Мардж тоже очень привязалась к племяннику. Первый месяц ей пришлось самой с ним нянчиться, ведь Петунья почти не вставала с постели. Но Мардж утверждала, что это гораздо легче, чем воспитать дюжину собак. Собачки, кстати, всё время сновали под ногами. Каждый раз, спотыкаясь об очередного породистого толстяка, Вернон ругался под нос и с нежностью думал, как хорошо, что его Дадлик с ранних дней учится любви к животным. «Магические недоразумения» были забыты, казалось бы, навсегда.