Дурные деньги - [30]

Ниночка и отец сидели перед телевизором, когда мать приоткрыла дверь в горницу и сказала, что ей нужно идти на ферму. Через минуту Ниночка увидела, как мать мелькнула в боковом окне и скрылась. Сердце ее мгновенно сжалось в каком-то нехорошем предчувствии, было такое же мгновенное желание проводить мать хотя бы взглядом, но концерт начался, и Ниночка не сдвинулась с места. Первым с русскими народными песнями и плясками выступал известный хоровой и танцевальный коллектив. Отец блаженствовал, Ниночка недоуменно дернула плечиком: «И нравится же такое старье кому-то!..» Но вот диктор объявил выступление модного певца, и она вся подалась вперед, приготовившись смотреть и слушать.

Легкой пробежкой молодящегося мужчины певец пересек сцену и остановился на самом краю ее, сияя улыбкой и притопывая в такт песенному вступлению. Затем он быстро повернулся вокруг собственной оси, и в руке у него оказался микрофон, который певец поднес ко рту и, полуприкрыв глаза, прошептал в него начальные слова. Дирижер приглушил оркестр и все смотрел на певца, ожидая, когда тот закончит шептать и возьмется за песню всерьез. И он взялся! Танцующим шагом отойдя назад, он запел во всю мощь своих натренированных легких. Затем наступил черед оркестра показать, на что он способен, а певец, воспользовавшись этим, отошел в сторону, подтягивая за собой шнур микрофона, отыскал там лесенку и спустился по ней в зал, к зрителям. Ниночкино сердечко зашлось от восторга: какое это, должно быть, счастье видеть кумира в двух шагах от себя! Одна из зрительниц приподнялась навстречу певцу и из рук в руки передала ему маленький белый квадратик — видимо, записку. Певец прижал ее к сердцу, улыбкой и полупоклоном поблагодарил девушку и вернулся на сцену — как раз к последнему куплету. Ниночка позабыла все на свете, впитывая заключительные звуки песни, жалея, что она кончается. А так хотелось, чтобы она звучала еще и еще! Оборвав на взлете последнюю ноту, певец несколько секунд стоял неподвижно, раскинув руки и закрыв глаза. Зал неистовствовал. Девушка, передавшая певцу записку, — оператор показал ее крупным планом, — аплодировала, вытянув руки вперед, и что-то кричала. Ниночка завидовала ей так, будто сидели они не за сотни километров друг от друга, а рядом, в соседних креслах.

И в этот момент раздался громкий стук в наличник. Ниночка вздрогнула, едва не вскрикнув, а чужой голос за окном, прерываемый волнением и тревогой, позвал отца:

— Константин Сергеич! Беда!

ОТЕЦ

У памяти свои законы. Впоследствии Ниночка так и не могла вспомнить, как это получилось, что она в минуту потрясения разбила оконное стекло и порезала себе руку. И в то же время память сохранила каждое движение отца в те первые и самые страшные мгновения, когда прерывающийся женский голос за окном возвестил им беду. Отец привстал, потом опять сел на стул. «Кто там?» — испуганно проговорил он почти шепотом, потом все-таки встал и, сгорбившись, подошел к темному окну, безнадежно пытаясь что-либо увидеть через него.

— Беда, Константин Сергеич, — повторил женский голос — Выдь-ка сюда…

— Это ты, Вера? — хрипло, ненужно спросил отец и, задевая руками за спинки стульев, волоча за собой шлепанцы, пошел к двери.

Телевизор работал, и, когда отец выходил из горницы, распахнув дверь настежь, чего раньше не делал никогда, Ниночка выключила звук, оставив изображение. Потом она ждала, очень, показалось, долго ждала, стоя в комнате, освещенной экраном телевизора. Ей представлялось, что там, за ее спиной, мечутся какие-то тени, и ее собственная тень, громадная и смутно очерченная, падала на черные окна. Все дальнейшее расплылось в памяти темным, быстро увеличивающимся пятном. Сознание успело выделить в словах женщины за окном самое страшное: мать задавило трактором. Все остальное померкло, погасло в ней, и уже как сквозь сон Ниночка услышала звон падающего и бьющегося стекла.

Она очнулась и увидела себя неловко сидящей на полу. Рукой она держалась за подоконник, а между пальцев накапливалось что-то липкое и теплое. Глаза ее были сухи. Кажется, она даже подумала: «Почему я не плачу?»

Потом она увидела отца. Шатаясь, он вошел в комнату и, рыдая, упал на диван. Эти рыдания вызвали в ней странную — смешанную со злостью — жалость. Она зажгла свет и выключила телевизор, сделав все это левой рукой, потому что правая у нее была в крови. Отец рыдал, а Ниночке хотелось крикнуть ему: «Встань! Ты же мужчина!» Она не крикнула, она стояла и ждала, а кровь с пальцев капала и капала на половик. Отец увидел ее, вскочил с дивана и, подбежав к дочери, схватил ее за окровавленную руку.

— Дочка, что с тобой? Сейчас… сейчас… надо чем-то перевязать ее… ничего… ты потерпи… я сейчас…

Рыдания его прекратились, он рывком выдвинул ящик комода, выхватил из него белую тряпку и стал неумело заматывать ею руку дочери.

— Я сама, — отстранила она его.

— Попробуй сама, — согласился отец, сел на диван и, закрыв ладонями лицо, заговорил о главном: — Что будем делать, дочка?.. Увезли мать-то… в больницу увезли… Может, все еще обойдется?..

Он опять вскочил с дивана и заходил по комнате.