Дурная примета - [29]

— Я должен сознаться в своей беспомощности, господин инспектор. Ну что я могу сделать?

Бюннинг, изображая задумчивость, выпячивает нижнюю губу.

— Не нашлось бы места для девочки в вашем доме? — спрашивает он.

«Только этого и не хватало. Однако не будем горячиться. Бюннинг хочет от нее отделиться, это определенно. Всерьез настаивать на том, чтобы я ее взял, он не станет. Стало быть, надо найти место, где бы ее приютили. Только где же? Кто согласится взять к себе девчонку?»

Винкельман качает головой.

— Место нашлось бы, дорогой инспектор, но, видите ли, мы не в состоянии взять себе прислугу. Мы не смогли бы даже прокормить ее.

Бюннинг понимающе кивает.

— Я не отказал бы ей, конечно, в некоторой поддержке. Несколько центнеров картофеля и мешок муки в год — это уж само собой разумеется.

Пастор кивает, но он даже не слушает. «Это как цепь, — думает он, — звено за звеном. Вендланд где-то разыскал себе жену на стороне, казалось бы ерунда, мелочь, но в длинном списке моих провинностей, который ведется у его преосвященства, она может стать каплей, которая переполнит чашу. В глазах его преосвященства бегство Вендланда из своей христианской общины и вступление в незаконный брак будет свидетельством плохого попечения о душах паствы. Одно цепляется за другое. Бюннинг хочет, неизвестно уж по каким причинам, сплавить Стину со двора. Но я не могу ее взять к себе и в конце концов буду вынужден навязать ее какому-нибудь бедняге. Это как цепь — звено за звеном».

— Выпьем-ка сначала еще по одной, инспектор.

— За ваше здоровье, пастор… Так куда бы нам ее пристроить? К рыбакам, пожалуй, не годится? — спрашивает управляющий и снова ерошит свою бороду. — Хотя, с другой стороны, можно было бы похлопотать, чтобы тот, у кого девочка нашла бы приют, получил — если он вообще этого заслуживает — разрешение на лов угрей…

Пастор облегченно вздыхает.

— Это мысль! Так действительно можно бы уладить дело. Тогда это значительно проще, инспектор.

«Можно было бы похлопотать, говоришь? Но нет, я ловлю тебя на слове, мой дорогой Бюннинг. Тебе придется похлопотать».

— Если вы зададитесь целью достать билет на лов угрей, то можно считать, что он у вас в кармане, господин инспектор. Не допускаю никакого сомнения.

«Как медом мажет», — думает управляющий, и все же ему весьма приятна эта лесть.

— Что ж, об этом можно потолковать, — говорит он.

Пастор снова наливает.

— Но знаете, — говорит он, — не так легко среди рыбаков найти охотника на такую сделку, хотя все они мечтают о ловле угрей. Дело в том, что такой рыбак будет тотчас же исключен из привычного круга, а угре-ловы тоже не примут его так просто в свою компанию.

— Да, — говорит Бюннинг, — они твердолобы и недальновидны, придают значение всяким пустякам. Между тем угреловы живут в десять раз лучше, чем рядовые рыбаки. Всюду борьба, и нигде нет уверенности в завтрашнем дне.

— Нужна еще кое-какая специальная снасть, — говорит пастор, — у кого есть на это деньги?

— Все это так, господин пастор, но ведь время терпит до весны. Первым делом необходимо помочь девочке. Остальное уладится. Вампен построит лодку в долг, если будет твердо знать, что за билетом дело не станет. Ведь Германия на подъеме, не напрасны были наши жертвы, принесенные в семидесятом — семьдесят первом году.

«Теперь он еще и в политику ударится, — думает пастор. — Но то, что он пообещал, звучит неплохо. Надо только поймать его на слове».

— Итак, вы достанете разрешение на лов угрей?

Бюннинг смеется.

— Что же мне остается делать, пастор? Обещаю вам это.

— Тогда я смогу помочь.

— Вы кого-нибудь имеете в виду? — спрашивает Бюннинг.

— Да, — говорит пастор и снова встает. — У Вильгельма Штрезова родился ребенок. Жена лежит больная, у нее сильный жар. В хозяйстве, насколько я знаю, полная разруха.

— Гм, — мычит инспектор. — Не очень-то подходит мне этот Штрезов… Впрочем, его жена, говорят, из приличного дома. Оригинальная семейка.

Пастор опять наливает.

— Она из городских, хотя и несколько сломлена нуждой. И муж не лишен честолюбия. Хороший рыбак. Пожалуй, здесь могло бы что-нибудь выйти… Другой возможности я не знаю.

Бюннинг обдумывает.

«В конце концов не все ли равно, куда приткнуть девчонку».

— Ну, так договорились, господин пастор, действуйте. Мне нет нужды подчеркивать, что мое участие в этом деле должно остаться в тени.

— Это само собой разумеется, господин инспектор. Мы все охотно помогаем друг другу, чем можем.

— Держите меня в курсе дела, господин пастор.

Минутное молчание.

— Да, а который же теперь час? — вдруг спохватывается Бюннинг. — Фу ты, мне пора! Служба обязывает. До свиданья, привет супруге, до свиданья!

Пастор наливает себе еще. Скоро обед.

*

Конрад Бюннинг идет домой. Он в прекрасном расположении духа. «Теперь бы только с Хагедорном разделаться…»

*

А в это время пастор Винкельман беспокойно шагает взад-вперед по комнате. Каждый раз когда он подходит к окну, взгляд-его на мгновение задерживается в заснеженном саду.

«Когда-то я представлял себе свою деятельность совсем иначе. Вот остались позади трудные университетские годы, и, несмотря на всю их убийственную скуку, ты все-таки сохраняешь достаточно жизнерадостности и энтузиазма, чтобы верить еще в призвание, — быть человеком среди людей. Человек среди людей, в этом вся суть. Но время идет, и приходят сомнения. В чем заключается твоя ценность? Кто в тебе по-настоящему нуждается? Когда же ты найдешь свое место как человек среди людей? Ты окружен толпой и чувствуешь себя одиноким. Вот что меня сломило, а не было бы этого, возможно, вся моя жизнь сложилась бы по-иному». Пастор останавливается перед книжной полкой, примиренно поглаживает холодные корешки книг, тяжелых фолиантов, переплетенных в кожу и пергамент.