Дурная примета - [28]
Пасторша угощает управляющего печеными яблоками.
— Наступает зима, господин инспектор. Но вы то уж, конечно, все убрали, до последнего колоска? — говорит она.
— Да, слава богу, все убрано.
— А от Готгольда как раз вчера пришло письмо, ой пишет, что в Бранденбурге не все идет гладко. Кое-где на полях картофель остался неубранным.
«Гляди-ка, как умеет врать моя Гертруда, — думает пастор. — Парень не писал нам уже целую вечность».
— А как поживает ваша супруга?
— Благодарю вас, благодарю, понемножку, как всегда. В союзе брачном так роднятся души, — говорит Бюннинг.
— Передайте ей самый сердечный привет… Извините, у меня дела по хозяйству, — прощается фрау Винкельман.
— Да… — глубокомысленно произносит Бюннинг, — высокие моральные устои в семье, хорошая жена — как это все облегчает и облагораживает жизнь!
— Воистину, воистину, — говорит пастор.
«Чего уж он только не наплел, но что у него на уме, мне все еще не ясно».
— Высокая нравственность, нравственное поведение, нравственная жизнь, доброе супружество — все это я ставлю гораздо выше, чем, скажем, учреждение школ.
«Ого, — думает пастор и кивает головой. — Вот это называется откровенный разговор. У меня такое впечатление, что он осторожно подвигается ближе к делу. Насчет школ это он хватил, а уж если говорить о семейной жизни, то в его доме высокую нравственность днем с огнем пришлось бы искать…»
— Справедливо, господин инспектор, но, пожалуй, вы немного перегнули. Как ни говорите, школы приносят свою пользу. Помилуйте, как можно без школ?.. «Стоп, пусть он говорит, а я послушаю».
— Верно, я несколько утрирую, но, видите ли, какое дело, у нас в поместье произошел один случай, и я должен вам сознаться, господин пастор, он меня очень взволновал, даже немного вывел из равновесия. Кстати, это одна из причин моего прихода к вам.
Винкельман, учтиво склонившись, вновь наполняет рюмки. «Однако наш пастор не дурак выпить, — думает Бюннинг. — Но сейчас не в этом дело. Сейчас надо выиграть сражение. Неуязвимость прежде всего. Осторожность— первый гражданский долг. Будь же осторожен, Бюннинг».
— За ваше здоровье, господин пастор. Видите ли, в чем дело… Вы, возможно, знаете дочь этого закоренелого лодыря, этого Вендланда. В последнее время я замечаю в ее поведении некоторые тревожные признаки. Ей, насколько я знаю, всего лишь шестнадцать лет, а она уже крутит и вертит с одним из моих работников. Одним словом… («Чуть было сам не ляпнул, что девку надо удалить со двора».) Одним словом, она в свои шестнадцать лет начинает уже флиртовать. Разумеется, на это есть свои причины. Просто девочке недостает семьи. Неделю назад ее отец вообще исчез из дома. Вы, вероятно, об этом слышали?
Пастор кивает. («Куда он клонит?»)
— И с кем же. она… э-э… путается?
— С Хагедорном.
— Скажи пожалуйста! — восклицает пастор.
— Да, — говорит управляющий. — Но это не суть важно, с кем именно. Важен сам факт.
— Правильно, — спешит застраховаться пастор. — Совершенно правильно.
Разговор обрывается. Собеседники сидят друг против друга и выжидают, как лисицы, готовящиеся выскочить из норы.
Пастор, хотя он и не туп по природе, все еще не уяснил себе, в чем дело. Но тут Бюннинг приступает к решающему разговору:
— Я крайне обеспокоен этим, господин пастор. В поместье всегда слишком много возможностей для того, чтобы девочка перешла всякие границы. Необходимо что-то предпринять, это диктуется просто христианским долгом. У всех других батрачек есть пристанище, есть где в случае нужды приклонить голову. У малютки Вендланд ничего нет… Наш христианский долг — помочь ей. По моему мнению, прежде всего надо избавить ее от окружения. Я хотел, господин пастор, спросить вас, чем могли бы мы помочь, попросить вашего совета.
«Вон откуда ветер дует, — думает пастор. — Но почему же он так заинтересован в этом деле? Однако послушаем дальше. Посоветовать и помочь? С каких это пор Бюннинг стал обращаться за советом и помощью? Кто другой, а уж он-то знает, чего хочет».
Пастор поднимается, прохаживается взад-вперед по кабинету, время от времени кивает головой. Управляющий теребит бороду своими красными руками, пастор расхаживает по комнате. Нетрудно угадать по его виду, как мало удовольствия доставляет ему вся эта затея.
«Ишь заходил, прикидывает, как бы ему вывернуться», — размышляет Бюннинг. А впрочем, немудрено, положение у него пиковое! Он в петле, а я уж затянул ее. Вот какое дело-то. Ладно, пусть сначала придет немного в себя».
«Вот еще не было печали, — думает пастор. — Что мне за дело до интриг управляющего? Мало мне своих забот и неурядиц? Одна эта история с Вендландом чего стоит. Если его преосвященство узнает, что здесь происходит, поднимется тарарам. Нигде нет тебе покоя. Всего лучше было бы выгнать этого пройдоху ко всем чертям. Но тогда уж мне бы не поздоровилось. Он имеет влияние на барона, а у барона обширные связи, которые, несомненно, простираются и до его преосвященства. Христианский долг, христианский долг. Это Бюннинг-то рассуждает о христианском долге!! Ну, а что же все-таки мне делать?»
Пастор слегка поводит плечами. Потом опять скрещивает руки на груди, делает несколько шагов, устало роняет руки и, остановившись у окна, закладывает их за спину.
