Дурная примета - [23]

— А когда же умер старый Крогер? — спросил Ханнинг.

— Год назад. Сидел в кабачке и вдруг упал.

— Насмерть упился, — подтвердил Вендланд.

— Знаешь что, — сказал Ханнинг, — как бы тебе самому этим не кончить.

— Ах, — сказала фрау Гаус, — вы, значит, тоже выпить не прочь?

При этом она пристально посмотрела на Вендланда, и старик смущенно заерзал на стуле.

— Иногда бывает, — сказал он неуверенно, а про себя подумал: «А она еще недурна собой, вон какие у нее красивые, ясные глаза. Совсем не то, что у моей покойной старухи».

Эта мысль его воодушевила. Он рассказывал о Гюнене и о Шестервальде, осведомлялся о том и о другом из знакомых. Улучив момент, Боцман спросил, где они будут спать.

— Ах, место найдется. Еще ведь совсем рано, — ответила фрау Гаус и продолжала беседу с Ис-Вендландом. У них нашлись общие знакомые. Многих Вендланд знал только понаслышке, однако делал вид, что со всеми на дружеской ноге, и фрау Гаус была в восторге от своего собеседника. Давно уж ей не приходилось вести такой приятный разговор.

— Рано еще, говорите? — переспросил Боцман.

— Да, всего лишь одиннадцать… ну, половина двенадцатого.

— А мне сдается, будто ночь уже к концу…

Ханнинг еще некоторое время прислушивался к разговору. Фрау Гаус то и дело подливала всем настойки, а рыбаки, каждый раз постучав стопками по столу, тут же опрокидывали их. Настойка ударила в голову Ис-Вендланду. Он хвастал без зазрения совести, хотя и с лисьей осторожностью. От Боцмана это не ускользнуло, но он только ухмылялся: слишком он устал, чтобы вмешиваться. Ханнинг между тем клевал носом.

— Да я вижу, гости устали, — сказала фрау Гаус Вендланду.

— Немудрено, был страсно трудный день.

В кухне расстелили солому, а стол вынесли в сени.

— Спокойной ночи и спасибо вам, — сказал Боцман.

— Ну что вы, — оказала фрау Гаус. — Это же просто…

Она была очень возбуждена. Ханнинг молча потряс ей руку. Он беспрестанно зевал, глаза у него слезились. Ис-Вендланд, прощаясь с хозяйкой, долго смотрел на нее, а она на него.

— Гм-м… да, — сказал он. — Кхе-гм… знасит, спокойной носи… Как бы мне не простыть.

Пауза.

— Верно, в кухне не очень-то тепло… — сказала фрау Гаус и поглядела на широкую кровать с большой пирамидой подушек.

Ис-Вендланд в смятении ответил:

— Ну да нисего, уз как-нибудь не замерзну…

— Ночью станет холодней, — сказала она.

— Будем надеяться, сто не слиском, — отозвался он и еле удержался, чтобы не высморкаться двумя пальцами. — Так, знасит, спокойной носи.

— Спокойной ночи и приятных сновидений, — сказала фрау Гаус.

Когда Вендланд пришел на кухню, ему пришлось перебираться через обоих братьев Штрезовых. Ханнинг уже храпел. На плите тихонько дребезжал горшок. Боцман еще не спал.

— Она тебе, видать, приглянулась? — спросил он Вендланда.

— Осень приятная зенсина, правда, осень приятная.

Боцман зевнул.

— Давай-ка лучше спи.

Вендланд погасил лампу и залез под одеяло.

— Спокойной носи, — сказал он.

Голос его звучал бодро, в нем совсем не слышалось усталости.

— Приятных снов, — ответил Боцман и опять зевнул. Но сон не приходил. Боцману было хорошо известно это состояние: устал как собака, а все равно заснуть не можешь. День был слишком тяжелый. «Если бы не удалось открыть нож, лежали бы мы сейчас в другом месте, — размышлял он. — Берта небось беспокоится. Это нехорошо, когда баба в положении… А как другие, вернулись ли домой? Впрочем, в море никого уже не было. Все уже кончали ловить, когда мы только начали… Конечно, дурь большая, но что будешь делать? Зато теперь отдам Бюннингу марку и Берта получит молоко. И всегда-то дело в какой-нибудь марке или в нескольких пфеннигах. Если бы нашему брату не надо было все время думать об этом… Чего бы только я не сделал, если бы мне сказали, хочешь заработать тысячу марок?.. Евгения определил бы в городскую школу, построил бы дом в три комнаты!.. Но нет у меня тысячи марок, и не заработать мне их за всю мою жизнь…»

Боцман перевернулся на другой бок. Он слышал, как вдова Гаус закрыла на задвижку наружную дверь, и заметил, что Вендланд тоже еще не спит. А потом Боцман лежал в полудреме, ни о чем больше не думая, и только ощущал с досадой, что ему не спится. Внезапно он очнулся от дремоты: Вендланд шелестел соломой. Боцман заметил, как тот поднялся и перелез через него. Вендланд осторожно прокрался к двери, приподнял щеколду и скрылся.

— Вот старый шкодник! — проворчал Боцман.

Ханнинг повернулся на другой бок и снова захрапел.

А в теплой комнате Ис-Вендланд говорил фрау Гаус:

— Я там не на сутку замерз.

Она не сказала ни слова.

*

На другой день к полудню рыбаки были готовы к отплытию. Дыра в парусе была залатана, снасть приведена в порядок. Боцман принес фрау Гаус еще один сачок камбалы да окуней, и она, заливаясь краской, сунула ему в руку полмарки. Он не хотел их брать.

— Нет, этак не годится. Мы тут у вас ночевали и грязь натащили везде, в горницу и в кухню, да еще завтракали, — отказывался он.

— Что вы, что вы… Возьмите, не стесняйтесь.

Принужденно улыбнувшись, он взял полмарки и пошел в трактир купить на них бутылку тминной. Ханнинг, которому Боцман еще поутру рассказал о происшедших событиях, никак не хотел этому верить и, смеясь, качал головой. Он зашел еще раз в комнату к фрау Гаус. Там за столом опять уже сидел Вендланд.