Дурман-трава - [26]

Шрифт
Интервал

— Может быть, сорока девяти? — спросил неожиданно для себя Терентий и покраснел.

— Нет, нет, именно сорока одной, но давайте по порядку. Прошу вас ответить на вопросы. Кто, кроме начальника экспедиции Ступакова Василия Нилыча, имел ключи от сейфа? Как выплачивалась заработная плата рабочим? Другие вопросы будут касаться деталей дела, я их буду задавать по ходу. Прошу вас рассказать об этом возможно обстоятельнее. Если хотите, можете на все мои вопросы ответить письменно.

— Так все же они пропали? — спросил Терентий.

И Терентий стал рассказывать о своей жизни на Камчатке: о Демиде Кирееве и вертолетчиках, о биче Рифе и Нилыче, о приятеле-охотнике и, наконец, о своем нелепом, неожиданном хищении из сейфа сорока девяти тысяч пятисот шестидесяти рублей, о «таинственном» возвращении денег Северьяном… Когда Терентий рассказал об этом, то заметил, как напряглось сморщенное лицо Корнева и правый глаз, словно блуждавший взглядом где-то за окном, вздрагивавший при каждом проезде троллейбуса, вдруг насторожился. Корнев стал записывать что-то на отдельных листах, нумеруя каждый.

Терентий не упомянул в рассказе лишь Майю и все, что было с ней связано, и закончил своим увольнением из экспедиции.

«Нет уж, — подумал он, — сам заварил кашу — самому и расхлебывать. Ее в это дело путать нельзя. А назначат наказание… может, в том единственное избавление… Ее не назову ни за что».

— А в сентябре вы уже не работали? — спросил Корнев.

— Не работал…

— Деньги пропали двадцать девятого сентября. Мне надо знать, где и что вы делали с момента увольнения? — Корнев, заглянув в свои записи, уточнил: — С двадцать седьмого августа?

— Я не хотел бы об этом говорить, это личное, — замялся Терентий, покраснев.

— Для следствия важно знать, где и что вы делали с момента увольнения, хотя вы вправе и не отвечать.

— Я не могу этого сказать.

— Ну что ж, тогда разговор наш окончен, — сказал Корнев, протягивая Терентию свои записи, — по крайней мере, я надеюсь с вами больше не встречаться. Жаль, — сменил вдруг Корнев официальный тон, и в голосе его Терентий уловил жалость к себе, — что та не хочешь сказать, где был до момента кражи.

— Я больше с людьми отряда не общался.

— Это я уже записал в твоем объяснении… На вот, подпиши протокол нашей беседы. Вот здесь: «Записано с моих слов старшим лейтенантом Корневым Валерианой Иванычем верно тринадцатого ноября с. г.» — и распишись на каждом листе.

Терентий подписал листы протокола, протянул их Корневу.

— Что же, не читая, подписываешь? — глаза Корнева дружелюбно замигали.

— Верю. Все правильно…

— Скажу я тебе, парень, влип ты со своим объяснением в историю. По нему ты выходишь единственным человеком, прямо причастным к краже. Ох и сомневаюсь я, чтоб тебе поверили на суде так же, как я сейчас, — сказал Корнев и вздохнул, то ли жалея Терентия, то ли с облегчением, что окончилось затянувшееся на несколько часов откровение Терентия.

— Хорошо хоть ты веришь.

— Моей веры для такого дела мало. Скажу тебе, Тереша, по объективному взгляду, объяснение твое целиком против тебя. Единственное противоречие в показаниях — это сумма, а все остальное эмоции; кто может поверить твоему бредовому состоянию? Все это из области фантазий, на суде будут смотреть на дело реально, помяни мое слово. Хотя если б крал, то не стал бы на себя лишние деньги вешать, да и скрыл бы все, что сейчас рассказал мне. А? Так?.. — Он снова вздохнул. — А так, вообще, дай тебе бог не загреметь. Завтра высылаю твои показания на Камчатку, а там разберутся… А сам-то ты кого подозреваешь?

— Кого же подозревать, если меня там не было месяц?

— Вот и плохо, что неизвестно, где ты был… Кто подтвердит, что ты был в это время в другом месте, может, ты для отвода глаз уволился, а сам был поблизости, выжидая удобного момента, да и спер деньжата?

— Зря ты так, есть человек, — сказал Терентий и осекся.

— Ну договаривай!

— Нет, не хочу я этого человека вмешивать в мои дела.

— Ну и дурак, дел-то пока никаких нет, а если не скажешь, будут… Ну ладно, держи, — Корнев протянул ему руку. — Не выезжай пока из города, можешь потребоваться.

— Надолго?..

— До конца следствия, им там на Камчатке еще месяц прибавили, так что месяцок побудь дома.

— Да я и не собираюсь никуда.

— Ну и лады.

14

После разговора с Корневым, вернувшись домой, он подумал, что наказание, которое ему теперь сулят, так мало́ по сравнению с изнуряющей душу тоской, что, по существу, оно будет лишь избавлением от этой тоски. Эта мысль успокоила: грядет искупление, подумал он. И все же кто украл? Перебирая всех в памяти, непроизвольно остановился почему-то на Рифе, вспомнил его рассказ, его манеры, рассудочность и совершенно уверился в своей правоте. Но легче ли от этого? Хоть тот и вор, но ведь я тоже вор, от этого никуда не денешься. Разница лишь в том, что за меня деньги вернул другой, а Рифу, когда его выловят, придется самому возвращать.

Матери дома все не было. Терентий, думая о Рифе, разложил на столе материалы для диплома. Перебирая «дипломные заготовки», как он их называл, он вдруг пожалел, что потерял для науки все лето и камчатская экспедиция не приблизила его к защите ни на шаг, а может быть, и отдалила навсегда?.. И на север полуострова, где можно было собрать материалы для темы, попасть недостало времени, прожил это время в заимке Майи. Вспомнил, что весной просился пройти практику на Саянах, в местности, близкой к его теме. «Закономерности, сопутствующие образованию золотоносных пластов» — так она была сформулирована его научным руководителем. Терентий вот уже несколько лет пытался оказаться в районе легендарного деминского месторождения, чтобы подтвердить некоторые свои догадки. Но пока ему не везло. На практику направляли по старым университетским тематическим договорам с экспедициями страны. Да чего уж греха таить, когда предложили ехать на практику на Дальний Восток — обрадовался. Приходилось бывать уже во многих местах, а тут мечта детства — Камчатка! Не раздумывая, согласился и нашел там свое счастье…


Рекомендуем почитать
Такие пироги

«Появление первой синички означало, что в Москве глубокая осень, Алексею Александровичу пора в привычную дорогу. Алексей Александрович отправляется в свою юность, в отчий дом, где честно прожили свой век несколько поколений Кашиных».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Встреча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нет проблем?

…Человеку по-настоящему интересен только человек. И автора куда больше романских соборов, готических колоколен и часовен привлекал многоугольник семейной жизни его гостеприимных французских хозяев.


Музыканты

В сборник известного советского писателя Юрия Нагибина вошли новые повести о музыкантах: «Князь Юрка Голицын» — о знаменитом капельмейстере прошлого века, создателе лучшего в России народного хора, пропагандисте русской песни, познакомившем Европу и Америку с нашим национальным хоровым пением, и «Блестящая и горестная жизнь Имре Кальмана» — о прославленном короле оперетты, привившем традиционному жанру новые ритмы и созвучия, идущие от венгерско-цыганского мелоса — чардаша.


Лики времени

В новую книгу Людмилы Уваровой вошли повести «Звездный час», «Притча о правде», «Сегодня, завтра и вчера», «Мисс Уланский переулок», «Поздняя встреча». Произведения Л. Уваровой населены людьми нелегкой судьбы, прошедшими сложный жизненный путь. Они показаны такими, каковы в жизни, со своими слабостями и достоинствами, каждый со своим характером.


Сын эрзянский

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Великая мелодия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.