Дурман-трава - [17]

— Что ж он тебе так и выложит: «Сейф взял!» Ему теперь только и ухмыляться. Придется задержать ваш выход.

— Где ж вы, Нилыч, ночью были?

Василий Нилыч смущенно отвернулся.

— А может, у нее выронили ключи? — Терентий покраснел от догадки. «Вот те и старый конь, то-то он все Саше-лаборантке вчера пельмешек и рыбки подкладывал…»

— У нее все обыскали — нету… Пойдем!

Два часа обыскивали они ночлежную палатку, потом камералку, палатку начальника. Суетно обшарили пекарню и всю окрестную траву и кочки, где вчера успел побывать Нилыч.

— Спину ломит — больше не могу, — заявил он наконец и, усевшись посреди брусничной полянки, безнадежно уставился на навьюченных, готовых к походу, лошадей. Из лаборантской вышла Саша, поглядев на Нилыча, она обиженно фыркнула, всем своим видом показывая неудовольствие сегодняшним пробуждением; прошла мимо, не оборачиваясь.

— Ишь, егоза, как крутит… — Нилыч грустно улыбнулся, глядя на вертлявую ее фигурку. — Хороша! — Он подозвал Северьяна: — Ты иди уж, старик, чего зря время проводить — в отряде Деколяды второй день как хлеб вышел… Иди уж. — И махнул рукой, не то благословляя Северьяна в путь, не то в сердцах, за пропажу. Потом позвал Терентия в камералку, достал из ведомого ему одному тайника фляжку коньяка, разлил в кружки.

— Может, я тоже пойду, — сказал Терентий. — В партии меня заждались, — добавил он и подумал, что потерял лишних три часа, застряв на базе, вместо того чтобы бежать к Майе, «целых три часа отняли эти чертовы поиски».

Но Нилыч задержал. Он еще долго рассуждал о пропаже, прикидывая, кто и как мог украсть деньги.

Если взял Демид и схоронил поблизости в тайге, то брать он их скоро не будет. Здесь им сохраннее, чем в городе, где много глаз, да и мусорить деньгами страшно — быстро засекут, он стреляный воробей — два срока тянул. Если кто-нибудь другой — то причитаниями делу не поможешь, мало ли бродит по тайге народа.

Связь с Петропавловском через пять дней. Тогда и надо запросить, чтоб прислали запасной ключ. А пока продолжать дело, будто ничего не было, тем более что Нилычу срочно надо идти в партию Васи Круглого — отнести «контактную печать», привезенную вертолетчиками, и поговорить-покумекать с ним по результатам аэрофотосъемки, прикинуть новый фронт работ до конца сезона.

Решили, что Терентий доведет Демида до развилки на трассу, попытается у него что-нибудь выведать, потом завезет хлеб в верхнюю партию и вернется за день до радиосвязи. За это время и Нилыч уже обернется. Больше всего волновал слух о тех двоих, что скитаются, может быть, неподалеку от базы.

Сторожу Сереже наказали дежурить по ночам до прихода Нилыча, а пекарю и лаборантам — внимательно присматривать за базовым лагерем днем.

Наконец вышли с Демидом в путь. По дороге Терентий не выдержал и заговорил с ним о пропаже, хотя тот и сам все донял: слишком недвусмысленно кричал на него начальник утром. Терентий не очень доверял Кирееву, и все же по тому, как тот говорил, было ясно, что деньги он не брал.

Узнав, что деньги могли пропасть, Демид всю дорогу грустно размышлял:

— Эх, Терешка, кабы мне! И зажил бы!

— Как зажил?

— Красиво бы зажил: пятистенок просторный срубил бы, столярного струменту накупил бы… Деревянну скульптуру резать бы стал… Любо мне это дело, условиев нету… Прямо я тебе скажу, Терешка, фарту бы свово не упустил бы, пришлись бы деньжонки ко двору.

Говорил Демид так, что ясно было, попади к нему ключ, не задумываясь выгреб бы сейф. Теперь же жалел, что такой удачи ему не вышло. Удивил он Терентия.

Расстались у развилки. Демид вошел в высокую траву и исчез, обоз двинулся в Раздольную долину.

9

Терентий утратил всякое представление о времени, как только расстался у развилки с Демидом Киреевым. Он гнал лошадей, временами спешиваясь, быстро шагал по тропе, таща за собой на узде Проню, иногда переходил на бег. Дыхание сбивалось, и он замедлял ход. К полудню он почувствовал голод и усталость…

День выдался жаркий, во влажном воздухе была разлита томительная лень. К полудню ветер ослабел и наконец совсем улегся, и даже листы на каменных березах перестали беспокойно дрожать. Все живое маялось и томилось в лучах яркого солнца под небесной синевой.

Он остановился и осмотрелся. Удивительно, это было то самое место, где он расстался с Майей, и тот самый валун, у которого он спешился тогда и пил воду с ягодами жимолости. Вон и та песчаная намывина. Прошло всего десять дней, а у рябины уже стали гроздья наливаться. Тогда в первый раз он потратил на путь почти весь день, теперь же, потеряв несколько часов, он добрался сюда так быстро.

Терентий спустился к ручью и, напоив лошадей, стреножил их пастись, а сам, скинув одежду, хлопнулся в ледяную воду. Холод взбодрил, тут же налетел и гнус. Он поспешно оделся, разложил на старом пепелище костерок, поставил таган, заварил чай. Поев, растянулся на траве и задремал. И что-то странное творится в голове, кровь ударяет в лицо. Он чувствует, будто кто-то целует его, и поцелуй горит на губах.

«Майя», — шепчет он. Трава сухо шуршит на склоне, вторит тихому шороху, а может, это шаги? По воде идет дрожь, поднимается пар, это, верно, вздох Майи, — кажется ему.