Прежде, чем я успеваю что-нибудь сказать, Юстиниан переключается на Нису.
— О, прелестное создание, неужели я так впечатлил тебя, что ты решила проверить, все ли со мной в порядке?
Ниса говорит:
— Нет.
И только чуть погодя добавляет:
— Я здесь с Марцианом. Он говорит, что ты художник. Но пока я поняла только то, что ты — голый.
— И изрядно оздоровившийся. Моя гениальная подруга Офелла буквально из мусора собрала мне аппарат для плазмафереза! Полагаю, токсины покинули мой организм.
— Как и некоторое количество крови, — говорит Регина. — Мы до последнего надеялись, что ты умрешь, поэтому и пришли сюда.
— Да, мы отказываемся ходить на твои перфомансы, где нет риска для жизни.
— Если риска для жизни нет, это уже и не совсем перфоманс, особенно для того, кто само свое тело представляет объектом искусства, — тянет Юстиниан. Он не спеша, тоже словно бы под взглядом камеры, начинает одеваться.
— И, кстати, я тебе не подруга! — говорит Офелла. — По крайней мере, теперь!
— Жаль терять кого-то столь гениального! Не переживай, Офелла, я за все заплачу!
Но Офелла его не слушает, она выходит из кабинета, затем возвращается, чтобы запереть шкаф, с лязгом захлопывает дверцы, проворачивает ключ, и так же зло уходит. А Юстиниан продолжает говорить, словно ничего не произошло.
— Рассредоточение восприятия, распад, изощренная и извращенная чувственность, и отсутствие смысла, не-смысл, должны стать приметами времени! Пустота! Наше общество, это полая внутри стекляшка, мы можем смотреть только на блеск, потому что в ней нет ни единой дыры, чтобы заполнить ее чем-либо, и ее нельзя создать, потому что это будет разрушением объекта!
— У него опять шизофазия, — говорит Регина.
— Может, он много крови потерял? — спрашивает Ниса.
— Не переживай, он с детства такой.
Мессала каким-то незаметным, почти волшебным образом оказывается рядом с Нисой, а я и не замечаю. У меня получается дилемма: стоит мне говорить, что Ниса — моя девушка или нет?
Мессала протягивает Нисе бутылку, свет лампы тонет в зеленоватом стекле самым гипнотическим образом, я склоняю голову набок и смотрю. Ниса мотает головой, потом прикладывает руку к губам и будто смахивает что-то. Жест выходит быстрый, какой-то автоматический. Может быть, в Парфии таким образом собеседник обозначает, что принадлежит к народу, который пьет совсем иное вино, а может быть так делают трезвенники, которые не хотят лишних вопросов.
Юстиниан выхватывает бутылку из рук Месаллы.
— Девушка явно против, не стоит настаивать.
Он прикладывается к бутылке с энтузиазмом, мерные движения его кадыка говорят о жадности, с которой он пьет. Бутылка после общения с Юстинианом оказывается пуста.
— Я избавил тебя от лишних неудобств! — говорит он Нисе, а потом обнимает меня за плечо, прислоняется, будто мгновенно опьянел. Одежда на нем такая же броская, как слова, которые он употребляет и действия, которые предпринимает. Лакированные красные ботинки с острыми носами, узкие штаны с дырами на коленках, созданными и не естественным ходом времени, и не промышленным способом, как дань моде. Юстиниан просто самым некрасивым образом кромсал свою одежду, так что выглядела она вовсе не порванной, а прямо-таки покалеченной.
Я уверен, что и это должно о чем-то важном для него говорить. Проблема у Юстиниана одна, и состоит она в том, что кроме Юстиниана на его языке не говорит ни один человек в мире, поэтому, когда он пытается что-то сказать, то делает это экспрессивно и преувеличено ярко, как люди во время игры в шарады.
— Сколько времени прошло с нашей последней встречи, лучший друг? Впрочем, нет, не отвечай.
Он делает театральную паузу, чтобы проследить, что я не отвечу.
— Время, — продолжает Юстиниан. — Это конструкт нашего сознания, конвенциональная договоренность о подчинении нашей жизни направлению увеличения энтропии.
— Что ты несешь? — не выдерживает Ниса.
— О, началось. Лично я хочу успеть нажраться до того, как он дойдет до онтологической несостоятельности языка.
Мессала тянет Регину за руку, и она с пьяной пружинистостью поддается. На руках у Регины перчатки, скрывающие когти, как у всех ведьм. Она носит их не потому, что стесняется своей народа и богини, а потому что оружие принято носить скрытым, а не размахивать им на каждом шагу. Регина может оцарапать кого-то и проклясть, и даже если царапина будет пустяковая, последствия могут быть оказаться чудовищные. Тот бывший сенатор, которого оцарапала моя учительница, до сих пор умирает от опухоли мозга, а трое его детей, один за одним, погибли в течении нескольких лет. Но и учительница многим пожертвовала. Мне всегда было жалко того человека, но папа рассказывал, что он был злым, прилюдно оскорбил Дигну и велел ей убираться из города вместе с младенцами Региной и Мессалой.
— Мы за добавкой. Если наткнемся на бормотуху, купим ее тебе, Юстиниан, художник должен страдать!
— Подите прочь, вы не достойны видеть страдания художника после триумфа.
Ниса смеется.
— Ты очень странно говоришь. Я вроде как учила ваш язык, даже знаю всякие крутые слова типа «прикольно» или «зашибись», но ты говоришь не как…
