Дура LEX - [41]

— Конечно, могу. Они меня обзывали.

— Как?

— Они называли меня… уткой.

— И это все?

— Да.

— Тебе было обидно?

— Очень.

— Таня, — обратился я к маме, — вы понимаете, что такое дикое издевательство, которому была подвергнута Джессика, не дает права на убежище.

— Это не все, — сказала Таня. — Джессика чемпионка Харькова среди детей по фигурному катанию, а на чемпионат Украины ее не взяли.

— Таня, это все несерьезно. Кстати, а где ваш муж?

— В Харькове. У него там пивной бар. Ему два года назад хулиганы глаз выбили, потом в больнице Гиршмана протез вставили.

— А почему он не уедет на родину, если с ним так плохо обращаются в Харькове?

— Он не может бар бросить, у него все деньги в бар вложены. Кстати, дети Джессику уткой обзывали, а учителя обезьяной. Вы же не спросили у нее про учителей. Классная руководительница при мне ее обезьяной назвала. Я забрала Джессику из школы, так к нам потом из райОНО приходили, грозились лишить родительских прав. Я им сказала, что не пущу девочку в школу, где над ней учителя издеваются. Созвали специальную комиссию, назначили Джессике осмотр у психиатра, он дал заключение, что может в школу идти. А Джессика плачет, не хочет. Это она перед вами комедь разыгрывает, а на самом деле она каждый день плакала, просила, чтоб я разрешила ей дома остаться. Да и за фигурное катание не смейтесь. У Джессики было золото по Харькову, а в Киев поехала девочка, которая взяла серебро. Джессика прекрасно поняла, почему ее не взяли, — как негритяночка может представлять Харьков на этом засратом чемпионате?

Я посмотрел на сидящую рядом с мамой Джессику. Она действительно была похожа на утку — большой утиный нос, который, правда, ее совсем не портил. Она играла с куклой, что-то бормоча по-русски с типичным харьковским акцентом.

Выходило, что дело есть. Я почувствовал, что выиграю это дело, потому что по коже пошел легкий зуд — предвестник выигрыша. Зудит — значит, не терпится, хочется побыстрее выиграть. Я попросил Таню собрать все медицинские справки по поводу выбитого глаза мужа, а также все документы, относящиеся к угрозам райОНО лишить Таню и Уильяма (так звали мужа) родительских прав. Все это она принесла через пару недель. Среди документов были две фотографии ее мужа Уильяма — на одной его лицо анфас с двумя глазами, на другой — с одним. Глазной протез лежал рядом на столе зрачком к зрителю. Жутковатые фото, но зато отвечают принципу Васыля Стефаныка — все три «С» на месте: «сыльно, стысло, страшно».

На интервью, если не знаешь английского, нужно являться со своим переводчиком. Таня сказала, чтобы я не беспокоился, — у нее есть отличный кандидат на эту роль. Зная, сколько загубленных дел лежит на совести плохих переводчиков, я потребовал встречи с ее кандидатом.

Кандидатом оказался высокий негр по имени Кабина. У Кабины были красивые бакенбарды, и он прилично говорил по-русски и по-английски. Родом он был, как и муж Тани, из Ганы. Так же, как и одноглазый Уильям, Кабина учился в Харькове, женился на украинке, и у него был сын-мулат. Несколько лет назад Кабина выехал с женой и ребенком в США, где вся семья получила политическое убежище. Поговорив с Кабиной, я убедился, что лучшего переводчика нам не достать — описание преследований будет исходить из уст не просто переводчика, но и жертвы аналогичных преследований. Вопрос только в том, откуда иммиграционному работнику было знать, что Кабина тоже жертва? Теоретически функция Кабины заключалась в переводе, а не в рассказе о самом себе.

— Кабина, мне нужно, чтобы ты каким-то образом совместил функции переводчика с функцией свидетеля, причем сделал это мягко, почти незаметно, — сказал я ему в конце разговора.

— Не волнуйся, все будет в порядке, — ответил Кабина. — Уверяю тебя, что мы хорошо бухнём после этого, отмечая победу.

— Кабина, а сколько ты можешь выпить? — поинтересовался я, почувствовав в его голосе повышенный интерес к спиртному.

— Литр водки запросто! — гордо ответил Кабина.

— Это ты в Харькове так научился пить?

— В Харькове и в Киеве.

— Жена за это не ругает?

— Первая ругала, мы развелись. Сейчас я опять женат.

— А откуда вторая жена?

— Из Луганска.

— Кабина, ты только на украинках женишься? Где ты ее нашел?

— Мы здесь познакомились, на вечеринке. Ты прав, я люблю только украинских девушек.

Кабина становился мне симпатичнее с каждой новой подробностью своей жизни и личности. Я подумал о множестве знакомых и клиентов, не могущих найти себе мужа или жену, жалующихся, что в иммиграции достойных людей не найти днем с огнем. А вот Кабина любит украинских девушек и находит их повсюду. Просто надо знать, кого любишь. И не комплексовать. Ведь это в Харькове негр посланец цивилизации, а в Америке… сами понимаете.

— Кабина, если тебе удастся вставить на интервью двадцать копеек про то, как тебя преследовали на Украине за черный цвет кожи, с меня бутылка сразу же, в тот же день, независимо от исхода дела. Если же мы выиграем дело, то с меня поход в русский ресторан.

— Идет, — протянул мне большую морщинистую ладонь Кабина.

* * *

И вот я снова в иммиграционном центре, где интервьюируют подавших прошение о политическом убежище. Джессика забралась Кабине на колени и крутила его бакенбарды. Кабина счастливо смеялся и щекотал ее. Резвились они, разумеется, на русском языке, потому что Джессика только пошла в школу и еще не успела как следует выучить английский. Таня была настолько умиротворена этой картиной, что о предстоящем испытании даже не вспоминала. По моей просьбе Таня также привела на интервью подругу Свету, о роли которой я расскажу ниже.