Дуновение смерти [Сборник] - [14]

Голос его оставался неизменно ровным.

Наверно, Брейду было легче владеть собой от сознания, что между ним и студентами идет скрытая борьба. Они пристально наблюдали за ним, ожидая, что у него надломится голос, спутаются мысли, что он хоть чем-то невольно покажет, как глубоко взволнован вчерашним событием. Если он ничем не выдаст себя, они будут разочарованы, но Брейд не собирался оправдывать их надежды.

Наконец раздался звонок и Брейд положил мел.

— В понедельник мы рассмотрим различные реакции карбонильных соединений.

Он направился к двери.

У себя в кабинете Брейд застал Кэпа Энсона, который, поджидая его, просматривал новую книгу по химии гетероциклических соединений (первый том из объявленного десятитомного издания). Когда Брейд открыл дверь, Энсон поднял глаза (в свое время эта комната была его кабинетом), и лицо старика сморщилось в улыбке:

— А, Брейд! Прекрасно!

Энсон уселся в конце длинного стола, предназначенного для совещаний, развернул пачку рукописных листов и выжидающе посмотрел на Брейда:

— Вы прочли пятую главу в исправленном варианте?

Брейд чуть не рассмеялся, настолько ему стало легко: у него отлегло от сердца. Точно вдруг щелкнула и развернулась какая-то сжатая в нем пружина. Пусть гибнут аспиранты, пусть приходят с допросом полицейские, пусть все, кого он ни увидит, стараются выискать в нем следы встречи со смертью. Но Энсон, все тот же добрый старый Кэп Энсон, не думал ни о чем, кроме своей книги.

— Простите, Кэп, мне не удалось до нее добраться.

Маленький Энсон сразу сник от разочарования.

(Разумеется, Энсон был маленьким только по росту. Он все еще тщательно одевался, носил тугие белые воротнички, и пиджак на его худощавой фигуре всегда был аккуратно застегнут на все пуговицы. Последние годы он обзавелся тростью, но если и опирался на нее, то лишь в тех случаях, когда его никто не видел.)

Он произнес:

— Я думал, вчера вечером…

— Совершенно верно, я обещал прочесть исправления и обсудить с вами главу про Берцелиуса, но, к сожалению, мне не удалось прийти вовремя. — Брейд чуть было не добавил в свое оправдание, что опоздал впервые.

— Неважно, ведь вы могли прочесть рукопись вечером, когда вернулись домой.

Голубые глаза (все еще острые, все еще необыкновенно живые) требовательно смотрели на Брейда, как будто убеждая его, что главу он все-таки прочел, нужно только об этом вспомнить.

— Простите, Кэп, вчера вечером я был немного расстроен. Хотите, почитаем сейчас вместе с вами и посмотрим по ходу дела, что там бросается в глаза.

— Нет. — Кэп Энсон снова собрал листы рукописи, руки его слегка тряслись. — Я хочу, чтобы вы ее продумали, это важная глава. Я перехожу здесь к рассмотрению органической химии как современной систематизированной науки, а это очень сложный момент. Я приду к вам завтра утром.

— Ладно, только завтра суббота и я обещал Дорис свести дочку в зоопарк, если будет тепло.

Казалось, Энсон о чем-то вспомнил. Он резко спросил:

— А ваша дочь передала вам копию рукописи, которую я ей вчера оставил?

— Да, да.

— Хорошо. Так я буду у вас завтра утром.

Энсон встал. Он пропустил мимо ушей слова Брейда о том, что тот собирается пойти погулять с дочерью. И, зная характер Кэпа, Брейд не ждал от него ничего другого. Энсон был занят своей книгой, а все остальное его не касалось.

Книга! Мысль о ней снова вызвала глубокую жалость к Кэпу, точно у Брейда не было собственных тревог. Энсон преуспел в жизни, он достиг почестей и славы, но… прожил слишком долго. Дни его подлинного величия, когда он властной рукой правил всей органической химией, когда его неодобрительный отзыв мог подавить в зародыше любую гипотезу, когда его докладам на съездах благоговейно внимали толпы людей, кончились двадцать лет тому назад.

Когда Брейд, его ученик, защищал свою диссертацию, Энсон был уже ветераном, старейшиной и органическая химия начала его обгонять.

Занималась заря новых дней. В химическую лабораторию пришла электроника; теперь Брейд со стыдом признавался себе, что когда-то он боролся против нее, но так оно и было. Химия стала инструментальной, математизированной, включала в себя механизм реакции и кинетику. Прежняя химия, основанная на интуитивном познании, химия-искусство, ушла в прошлое.

Ей оставался верен только Энсон, и химики говорили о нем, как о великом, но давно почившем ученом, хотя во время международных съездов химиков в коридорах отелей все еще изредка встречалась маленькая фигурка, и в ней узнавали нынешнего Энсона. И вот Энсон, теперь заслуженный профессор в отставке, взялся за свой грандиозный труд, задуманный еще до выхода на покой. Он сел писать исчерпывающую историю органической химии, подробное повествование о той поре, когда гиганты превращали воздух, воду и уголь в вещества, каких не бывало в природе.

«Но разве это не просто бегство, — подумал Брейд, — разве это не категорический, бесповоротный уход от действительности, от методов современной физической химии к его, Энсона, любимым реакциям, к минувшей эре его владычества?»

Брейд спохватился, когда Энсон уже подходил к дверям.

— Да, кстати, Кэп…

Энсон обернулся:

— Да?

— Со следующей недели я начну курс лекций по технике безопасности в лаборатории и буду чрезвычайно признателен, если у вас найдется время прочесть одну-две лекции. А в конце-концов, Кэп, ни у кого здесь нет такого опыта лабораторной работы, как у вас.