Дунай - [114]

Крупнейшими колонизаторами стали немцы, откликнувшиеся в XVIII веке на призыв Марии Терезии и Иосифа II; немцы приезжали в основном из Швабии, Пфальца и Рейнланда, спускаясь по Дунаю на «коробах из Ульма»; это были упорные и трудолюбивые крестьяне, превращавшие опасные для здоровья болота в плодородные земли. Так Швабию, одно из сердец старой Германии, пересадили в Банату, до сих пор в его румынской части в некоторых деревнях можно услышать швабский или алеманский диалект, словно ты не в Румынии, а в Вюртемберге или в Шварцвальде.

Разумеется, сюда ехали не только немцы. Здесь были словаки, в основном протестанты, и сербы — они прибывали волнами на протяжении веков, отступая под натиском турок, были здесь и многие другие. Народы возвышаются, и мир трепещет перед их силой, но вскоре и сами эти народы платят дань быстротечности всего земного, — писал многознающий Швикер. Все трепещут перед всеми: турки — перед берущими Белград императорскими войсками, императорские войска — перед отвоевывающими Белград турками. За годы, десятилетия и века меняются законы городов, численность народов и приверженцев той или иной веры; металл в горниле продолжает кипеть, плавиться, сливаться в единое целое, обжигать, требовать нового и нового сырья.

В конце XIX века в Панчево были секейские деревни, в Бечкереке уже и не помнят, что некогда этот город был испанским. До середины XIX века нельзя говорить о национализме или националистических течениях; призвав немецких колонистов, губернатор Мерси собирался не германизировать эти земли, а заселить их умелыми крестьянами и ремесленниками, которые обеспечили бы прогресс и просвещение. Как подчеркивает Йозеф Кальбруннер, немецкие колонисты могли быть румынами и славянами, главное — они призваны были усвоить и распространить немецкую предприимчивость и прилежание.

Сегодня пять основных этнических групп, совместно проживающих в югославской Воеводине, согласно закрепленным в Конституции 1974 года принципам мирного сосуществования, — сербы, венгры, словаки, румыны и рутены, однако здесь присутствуют и менее многочисленные представители других национальностей — немцы, болгары, цыгане; есть здесь буневцы и шокаци, пришедшие несколько столетий назад из Южной Далмации, Боснии или Герцеговины, — поскольку эти сербские народности, как ни странно, исповедовали католичество, их считали «своими» и сербы, и хорваты, однако сами буневцы и шокаци воспринимали себя как отдельные народы. Кто знает, можно ли, рисуя столь идиллическую картину (правдивую, хотя и усиленно подчеркиваемую пропагандой), употребить румынскую пословицу: «Разве бывают зеленые кони и умные сербы?» Эту пословицу я узнал от невозмутимой бабы Анки, хотя сама она из старинного сербского рода. Интересно, какого мнения о немцах Райтер Роберт и какого мнения о венграх Франц Либхард?

3. Мудрый Типовайлер

В проникнутых духом братства и миролюбия официальных заявлениях все этнические группы расхваливают друг друга, признают друг за другом лучшие качества. В бабе Анке, говорящей на языках всех этих народов, различные национальности накладываются друг на друга, сталкиваются друг с другом. По пути к Бела-Цркве мы проезжаем румынскую деревню Стража: забыв о любимой бабушке-румынке, Анка заявляет, что все румыны — воры и оборванцы без опинок, то есть лаптей, и что, когда ее отцу доводилось ездить на повозке среди румын, он держал в одной руке фонарь, а в другой пистолет. Очерняя румын, баба Анка расхваливает прилежных, любящих порядок немцев, впрочем, немного спустя, отдав должное «румынскому благородству» судьи Попеску, некогда возглавлявшего суд Бела-Цркви, она заявляет, что за хорошими манерами немцев нередко скрывались упрямство и бессовестная жадность, что немцы — «цыганское отребье, хуже цыган, которые сегодня покупают себе «мерседесы»»; яростная противница коммунистов, баба Анка вспоминает об ужасах немецкой оккупации и о воевавших в снегах партизанах.

Самый отчаянный германофил Бела-Цркви с совсем не немецким именем Бен Матес однажды похвалялся в трактире, что будет играть в бочча головами сербов, на что проходившая мимо мать бабы Анки спокойно ответила: «Так и быть, Матес, сегодня вы играете нашими, завтра — мы вашими». Расплаты действительно не пришлось долго ждать. В конце 1944-го — в 1945 году немцы покинули Банат и Бачку: всех немцев без различия вывозили в трудовые и концентрационные лагеря, превратившиеся в лагеря смерти; те, кто это делали, прикрывались коллективной ответственностью, возложенной на весь немецкий народ и вылившейся в ответные меры и расовое преследование. Кардель, скончавшийся до срока словенский коммунистический лидер, был одним из немногих, кто возражал против подобной мести, осудив высылку полезного для общества и экономики населения.

Баба Анка обижена на Тито и коммунизм, хотя беспристрастно рассказывает о несправедливости и социальном угнетении, царившем, когда она была маленькой. Любовь к порядку и славянская солидарность зародили в ней любовь к Советскому Союзу, поэтому она свысока глядит на Америку и на «паршивого актеришку Рейгана, который в телевизионных выступлениях подпевает своим еврейским советчикам». В смеси предрассудков и исторических обид, которую воплощает баба Анка, как один из кругов на срезе ствола дерева, присутствует и антисемитизм, внезапно исчезающий, когда она заводит речь об адвокате Лёвингере, воплощающем мудрость и тысячелетнее величие евреев. Возможно, в абсурдных предрассудках есть малая доля истины, ибо ни один народ, ни одна культура (и ни один человек) не свободны от исторической вины; безжалостно разглядеть недостатки и темные места всех остальных и самих себя — успешная предпосылка для цивилизованного, толерантного сосуществования, более успешная, чем оптимизм и хвалебные слова, которыми наполнены официальные политические заявления.