Думают… - [21]

]

Только что позвонили и сказали, что решили проблему… мышка… Не компьютерная, настоящая, с ножками и усиками… перегрызла провод и сама сдохла от удара током, они нашли ее трупик. Все, ухожу.

5

Четверг, 27 февраля. Вчера в обеденный перерыв столкнулась с Ральфом. Если уж быть до конца честной (а почему бы и нет, ведь я пишу для себя), я увидела его через стекло входной двери, когда выходила из дамской комнаты, и решила задержаться у этих жутких картин, выставленных в фойе, надеясь, что он меня заметит. Он заметил, и мы вместе пообедали. Он сказал, что видел в воскресенье из окна своего кабинета: я гуляла по кампусу под дождем. Это немного сбило меня с толку: интересно, какой я ему показалась? Замурзанной? Грустной? Безумной?

После ланча он провел меня по своему Центру. Я не ожидала, что это окажется настолько интересно, особенно «панорама Каринти» на втором этаже — серия картин, размещенных по кругу и иллюстрирующих различные теории и «эксперименты над мышлением» и сознанием. Сознание — один из объектов изучения когнитологов и многих других ученых. Они считают сознание «проблемой», которую нужно «решать».

Это ново и не совсем мне по вкусу. Я всегда считала, что сознание — область искусства, в частности литературы, и прежде всего романа. Сознание — тема большинства романов, по крайней мере моих. Сознание — мой хлеб. Возможно, поэтому я не видела ничего проблематичного в этом явлении. Просто среда, в которой мы живем, — наша индивидуальная среда обитания. Проблема в том, как ее описать, особенно, если это сознание другого человека. В этом отношении романы можно назвать «экспериментами над мышлением». Придумываешь людей, создаешь для них жизненные ситуации и решаешь, как предположительно они будут действовать в этих ситуациях. Эксперимент проходит успешно, если поведение героев кажется интересным и правдоподобным и раскрывает дополнительные черты человеческой натуры. Кажется кому? Не господину критику Мудратти, или госпоже обозревательнице Лизоблю, или завистливому конкуренту, или любящей мамочке, а идеальному «читателю» — умному, проницательному, требовательному, но справедливому, которого пытаешься представить себе, когда перечитываешь собственную незаконченную вещь. Не нравится мне склонность ученых совать свой нос в чужие дела — в мои дела. Не слишком ли много реальности они уже себе присвоили? А теперь покушаются на наше нематериальное, невидимое и неотъемлемое «я».

Я самоучка, печатаю двумя пальцами и нередко ошибаюсь (благодарю бога и науку за создание текстового редактора). Но есть слова, которые я всегда набираю неправильно. Одно из них — «научный». На экране моего компьютера неизменно появляется слово «нучный» с этой укоризненной красной волнистой линией проверки орфографии. Но когда я исправляю его, сразу теряется его звучание: такое холодное и безжалостное, «нучное» изучение мира. Я чувствую эту холодную и почти беспощадную черту в характере Ральфа Мессенджера. Когда зашла речь о смерти Мартина, у меня было такое чувство, словно на меня вылили ушат ледяной воды. Это взбесило меня и даже шокировало, я чуть было не ушла. Хорошо, что сдержалась. Иначе бы не увидела панораму Каринти. У меня в голове родилась масса идей.

В конце сегодняшнего семинара я раздала студентам копии статьи из «Британики» о летучих мышах и попросила написать к следующему четвергу сочинение на тему «Что значит быть летучей мышью?» в стиле одного из известных современных романистов.

Перечитав все написанное, я подумала, что Ральфу могла бы понравиться только такая литература, в которой не говорится ни слова о внутреннем мире и сознании человека. Одно поверхностное повествование, диалоги, простое описание поведения и внешности. Не должно быть внутренних монологов или свободного непрямого стиля, позволяющего подслушать тайные мысли героев. Что-то вроде Айви Комптона-Бёрнетт, покойного Генри Грина или «новых романистов»… Но такая литература не может целиком удовлетворить читателя — ее можно воспринимать только как отклонение от нормы. Если автор совсем перестанет описывать внутреннее состояние героев, у читателей возникнет абстинентный синдром.

Кажется, я произвела сильное впечатление на Ральфа, слово в слово процитировав «Крылья голубки». Я не сказала ему, что совсем недавно использовала эту цитату на семинаре, и она была еще свежа в памяти.

Пятница, 28 февраля. Сегодня по внутренней почте получила от Ральфа Мессенджера распечатку статьи из журнала «Когнитивное обозрение» с наилучшими пожеланиями и подписью: «Это может быть Вам интересно. РМ».

Статья называется «Когнитивная структура эмоциональных состояний, включающая подробное описание состояния скорби», написанная (скорее не написанная, а «состряпанная») тремя академиками из Саффолкского университета. Начинается с определения скорби, вызванной утратой любимого человека: «Длительный процесс когнитивной перестройки с характерным появлением негативно-валентного состояния возмущения, вызванного привязанностью к ушедшему из жизни объекту». Теперь-то мне все ясно. Вот что происходило со мной все время после смерти Мартина — всего-навсего «когнитивная перестройка». Безысходное одиночество, слезы бессилия, бесконечные воспоминания, преследовавшие меня на каждом шагу (мы вместе смотрели эту передачу, покупали этот ночник, мы — о господи — ели это куриное карри из «Сэйнзбери» всего за несколько часов до его удара). Даже газета, выпадавшая из почтового ящика по утрам, напоминала о том, как мы делили ее листы между собой и читали за завтраком, поэтому мне пришлось выписывать другую (которая мне нравится намного меньше).