Думай, что говоришь - [6]
Поэтому, если внимательно рассмотреть каждое из оставшихся слов и догадаться, путём какого именно эвфемизма оно возникло, то из каждого, «распаковав» его, можно достать по два, по три корня, а затем, добавив к ним нужные флексии, получить ту самую тысячу или полторы тысячи, то есть весь словарь Емельяна. — Другое дело — хватит ли у меня гениальности повторить этот его эвристический труд…
Потом, ещё одно: ведь многие эвфемизмы могли составляться из слов варварских языков, а затем, когда они уплотнялись, их варварское происхождение могло забываться. Взять, например, слово «фисгармония» — варварское, — которое прадед запретил лет пятьдесят назад после смерти его жены, Ольги Ивановны (запретил, а сам только и делал, что на ней играл!). Он заменил его эвфемизмом «дуй-нога». Сейчас в произношении младших детей, Володи и Маши, это звучит уже как «дунха» и — кто знает? — может быть, через два-три поколения это будет восприниматься как слово высокого языка?..
Много ли таких слов, которые кажутся «высокими», а на самом деле составлены из варварских корней?..
А может быть, весь наш язык таков?.. и не было никакого «праязыка», а всё дело в этих запретах, которые искажали, деформировали варварские языки, окружавшие нас?..
Как бы то ни было, я постараюсь составить словарь. Ведь писать запрещённые слова не возбраняется — это видно и из традиции оповещения в письмах. А говорить я не буду. Все «слова смерти» я отмечу в словаре специальным значком…
Зачем я так? — Разве после того, что случилось со мной вчера, после всего, что я делала с мальчиком-варваром и что ему говорила, разве я могу так гордо за себя ручаться?..
Там стоял человек
Там стоял человек, слабо освещённый уличным фонарём. Он тянул к стеклу руку.
— Сейчас, подожди, — сказал я и вышел в сени.
Сейчас я усну. Это изловчиться, немыслимо, как извернуться, чтобы ведь не предать себя, я не могу. Подумать, какой-то чуждой, злой силе во власть! А мне во что бы то ни стало хоть один выгородить уголок, хоть маленький, откуда зорко наблюдать её, потому что обязательно контролировать.
— Сейчас, подожди, — сказал я и вышел в сени.
Предать — парализованного, слепого, немого — это себя, меня ей. Подумать, она будет производить надо мной постороннюю работу и неизвестную мне. Конечно, гибельную, потому что любой сон есть опыт смерти. Вот как-нибудь контролировать — хоть сотой или тысячной долей мозга, но я не успел, сейчас всё выключится, и я полностью…
— Сосед, не спишь?
— Чего тебе?
— Открой, поговорить надо.
Больше не могу. Я не спал несколько суток, точно не знаю. Вот сейчас душа исчезнет в паузе бытия, а тело принадлежать будет не мне: в нём совершаться какие-то процессы будут совершенно насильственные. Это утратить тождество с собой — и тогда кем же я стану? Будут просыпаться каждый раз случайные, неизвестные мне люди. А я останусь неопределённым в пунктире пауз и безвидным.
— Сейчас, подожди, — сказал я и вышел в сени.
Ибо безвидность, конечно, всегда равна себе… Нет, наверное, равна, а может, и нет — это нельзя установить. Каждый раз как чувствую, что бодрствующий этот уголок начинает ускользать, за что я держусь, я вздрагиваю и просыпаюсь от испуга.
Последний раз приходило чёрное магнитное облако. Страшно вспомнить. Это была пустота. Я был готов визжать от жути, но голос отсутствовал, как и другие все движения: рук, ног, гортани, сердца, лёгких. Воздуха нет. Я не дышу, но и не задыхаюсь. И сна нет, но я не бодрствую, потому что нахожусь нигде. Сейчас мрак накроет уже и мысль, но её не жалко, раз она вовсе бессильна. Ужас во мне орёт, он беззвучен, а в нём, быть может, энергия, равная энергиям миллиардов звёзд. Откуда она? Наведённая? Не зря же я чувствую намагниченность этого мрака. Оказывается, я перетекаю в него, как энергетический разряд, и там исчезаю бесследно. «Ага, — думаю, — значит, как-то надо от него отключиться, перевести, наверное, внимание на что-то другое. Но ничего ведь нет, — на что же мне взглянуть мыслью? На Бога? Он где-то здесь, да, Он, конечно, так же невидим, как и в исчезнувшей был реальности. Даже если Он — только понятие, то ничто ведь не препятствует мне подумать о понятии!» — И я говорю мысленно: «Господи!» — В тот же миг просыпаюсь, или точнее…
Вот я и не спал с тех пор. Проснулся, но ещё долго дрожал, меня лихорадило. Вокруг стояла глубокая ночь, я в неё вглядывался вытаращенными глазами. Контуры предметов в комнате всё никак не мог опознать. Прошло время, я постепенно успокаивался, вот проступило пятно окна: за ним воздух начал чуть-чуть сереть, потом и внутри тьма стала разжижаться. Я только лежал и думал: «Как же я смогу теперь спать? Нет, невозможно! Только расслабься, доверься на минуту природе — и погибнешь: вместо природы явится за тобой пустота».
— Открой, я зайду. Поговорить надо.
— Чего тебе?
— Ты не спишь?
— Сейчас, подожди, — сказал я и вышел в сени.
Больше не могу. Исчезнет сейчас в паузе бытия. Это утратить тождество с собой… Нет, во что бы то ни стало мне извернуться, чтобы как-то оставить один уголок.
Которые православную аскезу — опытным путём постигали и записывали для других, — монахи-пустынножители, они утверждают, что если повторять всё время, концентрируя внимание… Они утверждают, что если всё время повторять имя Божие, то можно совсем не спать. Не только внимание, но и — главным образом — веру. И действительно не спали, пока не отвлекались на другие впечатления, искушения — они не спали очень подолгу, иногда годами. Точнее, они конечно же отдыхали, но это был не полный сон, а именно вот чего я хочу: чтобы спать —
Николай Байтов — один из немногих современных писателей, знающих секрет полновесного слова. Слова труднолюбивого (говоря по-байтовски). Образы, которые он лепит посредством таких слов, фантасмагоричны и в то же время — соразмерны человеку. Поэтому проза Байтова будоражит и увлекает. «Зверь дышит» — третья книга Николая Байтова в серии «Уроки русского».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Николай Байтов родился в 1951 году в Москве, окончил Московский институт электронного машиностроения. Автор книг «Равновесия разногласий» (1990), «Прошлое в умозрениях и документах» (1998), «Времена года» (2001). В книге «Что касается» собраны стихи 90-х годов и начала 2000-х.
Роман в письмах о запретной любви двух женщин на фоне одного из самых мрачных и трагических периодов в истории России — 1930–1940-х годов. Повествование наполнено яркими живыми подробностями советского быта времен расцвета сталинского социализма. Вся эта странная история началась в Крыму, в одном из санаториев курортного местечка Мисхор, где встретились киевлянка Мура и москвичка Ксюша…В книге сохранены некоторые особенности авторской орфографии и пунктуации.Николай Байтов (р. 1951) окончил Московский институт электронного машиностроения.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Стихотворение Игоря Шкляревского «Воспоминание о славгородской пыли», которым открывается февральский номер «Знамени», — сценка из провинциальной жизни, выхваченная зорким глазом поэта.Подборка стихов уроженца Петербурга Владимира Гандельсмана начинается «Блокадной балладой».Поэт Олег Дозморов, живущий ныне в Лондоне, в иноязычной среде, видимо, не случайно дал стихам говорящее название: «Казнь звуколюба».С подборкой стихов «Шуршание искр» выступает Николай Байтов, поэт и прозаик, лауреат стипендии Иосифа Бродского.Стихи Дмитрия Веденяпина «Зал „Стравинский“» насыщены музыкой, полнотой жизни.
Фрэнклин Шоу попал в автомобильную аварию и очнулся на больничной койке, не в состоянии вспомнить ни пережитую катастрофу, ни людей вокруг себя, ни детали собственной биографии. Но постепенно память возвращается и все, казалось бы, встает на свои места: он работает в семейной юридической компании, вот его жена, братья, коллеги… Но Фрэнка не покидает ощущение: что — то в его жизни пошло не так. Причем еще до происшествия на дороге. Когда память восстанавливается полностью, он оказывается перед выбором — продолжать жить, как живется, или попробовать все изменить.
Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.
Новая книга Софьи Купряшиной «Видоискательница» выходит после длительного перерыва: за последние шесть лет не было ни одной публикации этого важнейшего для современной словесности автора. В книге собран 51 рассказ — тексты, максимально очищенные не только от лишних «историй», но и от условного «я»: пол, возраст, род деятельности и все социальные координаты утрачивают значимость; остаются сладостно-ядовитое ощущение запредельной андрогинной России на рубеже веков и язык, временами приближенный к сокровенному бессознательному, к едва уловимому рисунку мышления.
Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.
Рожденная на выжженных берегах Мертвого моря, эта книга застает читателя врасплох. Она ошеломляюще искренна: рядом с колючей проволокой военной базы, эвкалиптовыми рощицами, деревьями — лимона и апельсина — через край льется жизнь невероятной силы. Так рассказы Каринэ Арутюновой возвращают миру его «истинный цвет, вкус и запах». Автору удалось в хаотическом, оглушающем шуме жизни поймать чистую и сильную ноту ее подлинности — например, в тяжелом пыльном томе с золотым тиснением на обложке, из которого избранные дети узнают о предназначении избранной красной коровы.
Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.