Духовные проповеди и рассуждения. Аврора, или Утренняя заря в восхождении - [19]

И я утверждаю, что действенность эта не отняла бы у человека ничего из тех поступков, что были совершены раньше. Но вот, не обремененный ими, стоит он, свободный в своей девственной чис­тоте. И только так впервые являет он полное осуществление самого себя. Как Иисус свободный в неприкосновенной чистоте.

И, как говорят учителя, лишь подобное может слиться воедино, так и та душа, которая хочет вместить целомудренного Христа, должна хранить девственное целомудрие.

Но посмотрите и заметьте себе теперь хорошенько! Ведь если бы кто-нибудь остался навсегда девою, то никогда не было бы от него плода; если же должен он родить, должно стать ему "женщи­ной".

"Женщина" — вот самое благородное имя, которое можно дать душе, гораздо благороднее, чем "дева". Хорошо, когда человек при­нимает в себя Бога; в этом принятии является его девственность. Но еще лучше, когда Бог становится в нем плодотворным. Ибо принес­ти плод — значит воистину отблагодарить за дар; и когда душа в ответной благодарности рождает в Отчем сердце Бога Иисуса — это дело женщины.

Много добрых даров принимает девственное лоно, но не воз­рождаются они вновь плодородием женщины, не становятся ис­тинной благодарностью Богу. Все дары погибают и уничтожаются, и человек не становится от этого ни блаженнее, ни богаче. Ибо ни к чему душе ее девственность, если при этом она не женщина, со всею женской плодовитостью. Вот в чем вред. Поэтому я и говорю: Иисус был принят девою, которая была женщиной.

Редко брак приносит людям в год более одного плода. Но я имею здесь в виду людей, по-иному женатых,— тех, кто связали себя молитвой, постом, бдением и другим послушанием и самобичевани­ем. Всякую привязанность к какому-нибудь делу (если она отнимает у тебя свободу ожидать Бога и следовать только за Ним каждое мгновение, быть Им просвещенным в том, что тебе делать и чего не делать,— новым и свободным каждую минуту, как будто бы ты и не имел, не желал и не знал ничего другого), всякую связь и поставлен­ную перед собой задачу, которая отнимает у тебя свободу, называю я сейчас "годом брака". Ибо душа твоя не принесет плода, прежде чем не свершишь ты дела, которому с трепетом отдаешься, и не найдешь ты спокойствия ни в Боге, ни в себе, пока не осуществишь в мире этого дела. Иначе нет тебе мира; и не принесешь ты плода целый год. Но и тогда этот плод будет не очень значительным, ибо рожден из души, связанной, прикованной к делу,— не из свободы!

Так бывает с теми, кого я называю "женатыми людьми", с теми, кто связали себя по своему собственному произволу. Напротив, "де­ва, которая при том женщина", свободная, никаким произволом не связанная душа, так близка ежечасно к Богу, как к себе самой, и приносит много плодов, и плодов значительных: она рождает не более и не менее, как Самого Бога.

Через этот плод и рождение его становится девственная жен­щина родительницей! Сто, тысячу раз на дню, и даже без числа раз рождает она и приносит плод из благороднейших глубин! И чтобы сказать еще точнее: из той самой глубины, из которой Отец рождает Свое вечное Слово, там же и она становится плодоносной сороди­тельницей.

Ибо Иисус — свет и явление Отчего сердца (и мощно просвет­ляет Он Отчее сердце!) — сей Иисус стал с ней единым, и она с Ним: она сияет и светит с Ним, как лучистое, ясное сияние в божествен­ном сердце Отца.

Я уже сказал: в душе есть сила, которая не касается плоти и вре­мени; она истекает из духа, в духе пребывает и вся — дух. В ней зе­ленеет и цветет Бог в полной славе и радости, которую вкушает Сам в Себе. Там радость так сердечна, радость так велика, что она не может быть постигнута умом, не может быть выражена словами.

Ибо в этой силе вечный Отец беспрерывно рождает Своего вечного Сына, и душа сорождает Сына Отцу, и себя самое рождает, как этого сына, в нераздельной силе Отца.

Если бы некто обладал целым королевством или всеми сокро­вищами на земле, и все это оставил бы с легким сердцем ради Бога, и стал бы беднейшим из людей, которые когда-либо жили на земле, и Бог дал бы ему столько выстрадать, сколько не давал никогда ни­кому, и он терпеливо переносил бы это до самой смерти, а Бог хоть на одно мгновение открылся бы ему таким, каков Он в той силе,— то радость человека того была бы так безмерна, что все страдания его и лишения показались бы ему слишком ничтожными. Даже если бы затем Бог не дал ему больше ни капельки Царствия Небесного, с него было бы довольно этой радости!

Ибо Бог в этой силе, как в вечном мгновении. И человек не мог бы стареть, если бы дух его был всегда соединен с Богом в этой силе. Ибо мгновение, в которое Бог создал первых людей, и мгновение, в которое исчезнет последний человек, и мгновение, в которое я сей­час здесь говорю, в Боге равны. Человек, что живет в одном свете с Богом, не знает ни страдания, ни начала, ни продолжения, но одну ровную вечность. У него, заключенного в самой правде, много отня­то, но сущность всех вещей пребывает в нем. Никакой случай, ничто в будущем не может дать ему ничего нового; беспрерывно и вечно вновь зеленеющий, живет он в одном мгновении. Такова божест­венная власть этой силы.