Духовная прародина славян - [135]

Глава 20. Солнце: бог, царь, предок и славянское племя

Однако великий солнечный миф не просто констатировал происхождение славян от Дажьбога — в нем была заложена гораздо более глубокая идея. Следует отметить, что в средневековой Руси бытовало представление о боге как деде и, в более широкой форме, предке как таковом. Так, автор очередного поучения против язычества «Слово св. отец о посте устава церковного» влагал в уста христианского бога следующий монолог, обращенный к категорически не желающим придерживаться заповедей новой веры своим современникам: «А язъ твои бгъ. яже твой црь. яже твой прадѣдъ. яже твой дѣдъ. яже твой оць. яже твое племя. Чему мя не оумѣеши чтити и не боишися мене?»[704] Однако христианский бог был, согласно Библии, лишь царем, отцом небесным, но отнюдь не предком людей в собственном смысле этого слова, как это следует из слов автора поучения, и тем более никак не мог отождествляться с их племенем. Ветхозаветный бог творит человека из глины, но и он никак не может именоваться его прадедом, дедом и отцом. Подобное несоответствие данного фрагмента поучения с ортодоксальной христианской традицией заставляет нас предположить, что автор «Слова о посте» воспользовался собственно древнерусскими языческими представлениями, чтобы донести до своей паствы идею величия бога новой религии. Совмещение у этого бога функций царя и первопредка всего народа опять указывает нам на Дажьбога, единственного из языческих божеств, обладавшего этими качествами. Обращает на себя внимание, что солнечное божество, согласно данному поучению, оказывается одновременно не только прадедом, дедом и отцом, т. е. тремя поколениями предков, что соотносится с неоднократно фиксировавшейся троичностью дневного светила, но вместе с тем и самим племенем, т. е. народом во всей его совокупности. Не будем забывать, что, в отличие от жестко кодифицированных монотеистических религий, языческие мифы зачастую весьма подвижны и могут давать нам несколько вариантов одного и того же события или родословной.

О исключительной древности подобного восприятия бога свидетельствует и то, что похожий образ присутствует уже в проповеди Заратуштры, жившего, по оценкам современных ученых, на рубеже второго и первого тысячелетий до н. э. Обращаясь к своим последователям, иранский пророк в конце 45 йасны обещает им защиту со стороны почитаемого ими верховного бога Ахура Мазды:

Против дэвов и против смертных,

Замысливших противное замыслить,

И от других,

кто правильно мыслят,

Спаситель, дома хозяин по Вере Святой,

Друг, брат или отец — Ахура Мазда[705].

Как видим, в этом фрагменте бог, по словам Заратуштры, оказывается Спасителем, хозяином дома, другом, братом или отцом. Образ грядущего Спасителя объясняется общей эсхатологической устремленностью учения создателя первой монотеистической религии. Что касается домохозяина, то это достаточно темный пассаж, поскольку давший указанный выше перевод И.М. Стеблин-Каменский в своих комментариях к указанному месту по-разному трактует его. Однако заключительная часть предложения сомнений не вызывает: бог в нем выступает как друг и брат, т. е. соплеменник, или как непосредственный предок — отец. Отсутствие в данном фрагменте образа бога-царя также легко объяснима: Заратуштра жил и проповедовал еще в ту эпоху, когда у иранцев еще не сложилось развитой государственности, и власть принадлежала племенным вождям, а не объединявшему их царю. Если в исходном тексте иранский пророк действительно имел в виду бога как хозяина дома, то он ассоциировал его с первичным носителем власти и авторитета в патриархальном догосударственном обществе. Кроме того, оттенок властности присутствует и в облике грядущего Спасителя, который, согласно зороастрийскому учению, должен был окончательно победить Зло и установить царство Добра и Истины на всей Земле. С учетом рассмотренных различий характеристики бога в проповеди Заратуштры и в древнерусском поучении против язычества более чем похожи. В обоих бог выступает не только как верховное существо, но одновременно как предок (определяемый как три поколения в древнерусском тексте и просто как отец в иранском), племя (с детализацией как друг и брат в йасне) и в качестве носителя власти (достаточно слабо выраженной в иранском тексте и отчетливо в древнерусском, что обусловлено их созданием в различные исторические эпохи), что говорит о происхождении данного необычного понимания божества из единого источника. В силу отсутствия других параллелей вряд ли можно говорить об общеиндоевропейском происхождении данного образа. Вместе с тем, поскольку проповедь Заратуштры не затронула кочевые ираноязычные племена, а у скифов, с которыми в историческую эпоху контактировали славяне, подобного восприятия божества не зафиксировано, следует датировать время возникновения подобного своеобразного восприятия бога эпохой славяно-индоиранских контактов в восточной половине начавшейся распадаться индоевропейской общности.

Возвращаясь к «Слову о посте», отметим, что нарисованная в нем картина, когда бог одновременно оказывается и прадедом, и дедом, и отцом, и самим народом, находит свое неожиданное соответствие в данных древнерусского языка. Рассказывая под 983 г. о смерти двух варягов-христиан, отца и сына, убитых киевлянами за насмешки над их богами, автор Лаврентьевской летописи использует один крайне любопытный оборот при описании с христианских позиций посмертной судьбы мучеников новой веры: «и си отѣника. приемше вѣненьць нбсныи състми мчнки и првдники»