Духов день - [2]

И с этого объяснения следовало начинать, если рядом с магазином появлялся турист. Это Ронга, ни на что не годная дочь барсука, все же знала.

— Как и Слово из Синего Дворца, наша вывеска предсказывает будущее, — заявила Ронга после дежурного поклона. — Вот что первым разберете и прочитаете, то и будет вашей судьбой.

Она как раз отодвинула складные ставни, скрывавшие две витрины, и повесила табличку «Открыто» на дверь, когда в конце улицы появилась туристка. Высокая, красивая, с аккуратным рюкзачком и любопытным взглядом, она Ронге понравилась — во-первых, бесшумностью, а во-вторых, одиночеством. Группы людей Ронга переносила плохо. К тому же, и на заявление о чудодейственных свойствах доски девушка отреагировала, на взгляд Ронги, правильно — не стала прикидываться, будто бы разбирается в хинсанской иероглифике, а с усмешкой достала из рюкзачка планшет и сфотографировала надпись. Приложение начало обрабатывать фото.

— Только так и выживала в Чжоулане, — немного смущенно пояснила девушка.

Чжоулань — это понятно, старая столица, родина Хин Су Чжоу, тот же Синий Дворец, туда все туристы и бегут в первую очередь, как бы ни зазывали их в столицу новую. Да только в Чжоулане почти все популярные среди туристов места — с дублированными надписями на дивэе, а его сейчас знает любой, кто путешествует дальше родины. Ронга попыталась вспомнить, когда Чжоулань стал так популярен, а чтобы скрыть замешательство, спросила наугад:

— Вы к нам из Дива?

— Конечно же! — кивнула девушка, как должное принимая и догадку, и то, что девчонка из хинсанской провинции говорит на дивэе. Разумеется, она из Дива. Конечно же, откуда же еще ей быть. Разве существуют в мире страны, кроме Дива и Той Страны, Которую Дивэец Изволил Посетить?… «Что-то не то, — подумала Ронга, начиная глохнуть из-за стучащей в висках крови. — Совсем не то». Слишком уж много самодовольства. Над этой чертой дивэйцев — считать, что все в мире существует лишь ради них, прекрасных, — в Хинсане посмеивались, но Ронга все чаще отмечала, что дивэйское самодовольство уже больше стереотип, чем реальность. Слишком крепко все переплелось в современном Хинсане, слишком много разных людей и культур столкнулись, да и Див десять лет назад обломал зубы, попытавшись влиять на ослабленную революцией страну.

Вот оно!..

Десять лет назад. Десять. Как минимум. Тогда у Дива и его жителей, приезжающих в Хинсан, поубавилось наглости.

— А в твое время, — вкрадчиво сказала Ронга, — разве было такое? Совсем недавно же появились.

И кивнула на планшет.

Девушка медленно подняла голову и уставилась на Ронгу не моргая. Улыбнулась — сначала чуть неуверенно, покраснев, будто лучи заката плеснули на белый снег, потом посмелее. А потом — еще смелее. Улыбка ширилась, как прореха в старой ткани, и влажно блестели под алыми губами мелкие белые зубки.

Ронга помимо воли взглянула на вывеску. И Дин Хо. Одного рода с легендарным Словом. Говорят, Хин Су Чжоу без капли крови все племена подчинил. Врут наверняка. Но попробовать стоит.

— Уйдешь сама, — сказала Ронга, — цветов принесу на могилу. Вина принесу. Чего хочешь. А нет — сожгу и пепел развею.

— Так и сожжешь? — закривлялась девица, так и эдак изгибая необычайно гибкую шею, подпрыгивая то на левой ноге, то на правой.

— Так и сожгу, — спокойно повторила Ронга. Девица захихикала громко, визгливо, уронила на землю планшет. Экран был темный — как Ронга и думала, призрак впустую водил пальцем по экрану. Он протянул к Ронге обе руки. Та приготовилась, затаила дыхание…

— А не сожжет, так я тебя сам найду, паскуда!..

Над головой Ронги стремительно пролетел грубо сколоченный табурет и врезался точнехонько в лоб девушки. Хихиканье быстро перешло в визг. Сжав кулаки, вытянув тонкую шею, полуприсев и так застыв, будто приклеенная, девушка завизжала на одной ноте, разбивая утреннее оцепенение городка.

— Ну! — прервала ее Ронга, несильно хлопнув по щеке. — Пошла!

И подставила руки под рухнувшее тело.

Вздохнув, Ронга отволокла девушку к магазину и уложила на лавке. Вернулась за планшетом и табуреткой. На ножке были вырезаны слова. Два слова, если точнее, столь грязные, что Ронге даже в мыслях сложно было их произнести. Примечательные разве что тем, что написаны были почерком коу-шу. Иначе говоря, письмом духов.

Дедушка Фэнг умел появляться эффектно.

Повыскакивавшим из постелей соседям Ронга объяснила, что это птица кричала. Чайка. Далеко? Так потому и кричала, что в такую даль залетела. А у девушки — солнечный удар. Случается.

Спустившись, дедушка Фэнг даже взглядом не удостоил туристку. Молча потянулся к жердине под козырьком, где покачивались на длинных алых шнурах деревянные дощечки. Тонкие морщинистые руки с блестящей, будто маслом смазанной, темной от загара кожей ловко подтянули чуть ослабленный узелок, пальцы паучьими лапками пробежали по деревянным кромкам, и дедушка довольно кивнул. Все в порядке, не отвалится.

Как человек суеверный — а трудно быть иным, если у тебя духи под окнами вопят, — дедушка Фэнг давным-давно вырезал обереги с именем своим и внучкиным и каждое утро проверял, не пора ли обновить дощечки. Свое имя он написал письмом старой школы, так как открыто презирал все реформы — просто потому что они реформы; имя внучки — третьим алфавитом династии Сан, так как Ронга, по мнению деда, принадлежала и прошлому, и будущему, а потому современная, но не так давно отмененная как «полная предрассудков» система письма подходила ей как нельзя лучше.