Духи земли - [13]

— К счастью, с его женитьбой на Бланш я все тогда уладила.

— Ты? — робко возразил Эжен. — Ты? Ты хочешь сказать Провидение?

— Называй, как угодно. А почему Цезарь, позволь спросить, не пошел на стекольную фабрику, как мы договорились, у него же сегодня экскурсия?

Напрасно леди С., невозмутимая, с полной корзиной оберландских домиков, ждала Цезаря у входа; директор в волнении потирал руки: «Вы его не видели? Симпатичный такой мужчина, рыжий. Куда же он запропастился?» А вечером Цезарь, никого не предупредив, посмел-таки уйти из дома.

Деревенский праздник, распространяя еловый и ацетиленовый запах, кружился в ночи, словно планета. Это было очень далеко от Фредега, в долине, на берегу другого озера. Двухметровый сом, плывший вдоль берега{18}, завидев огни, прошептал: «Надо торопиться, иначе будет слишком поздно». Но рыбак уже закинул сети и на следующий день фотографировался с пойманным сомом, поставив его на хвост. Лошади из края Мелани скакали галопом по плоскогорью, простиравшемуся над долиной, останавливались, клали длинные деревянные головы на скалы и смотрели на карусели с горящими лампочками. Из Фредега сюда за один вечер не добраться, поэтому Цезарь время от времени поднимался в воздух и крутил педали над полями. «Где дети? — думал он. — Между ними и нами…» Цезарь сел за стол, девушка протиснулась между стеной и лавкой к стойке, заказала лимонад, живые карие глаза, розовая шелковая блузка намокла so под мышками. Цезарь заплатил за лимонад. «Если вам угодно», — сказала девушка. Они танцевали, оказалась, что она — служанка у синдика, шаг назад, шаг вперед, нарядные туфли по случаю воскресенья. Трубы смолкли. Несметные племена, окружившие праздник со всех сторон — совы, сплошь перья и тишина, рассевшиеся парами на ветках, и насекомые, которых не увидишь живьем, только крошечные трупики на окошке Гвен, куда Цезарь на заре приносил розовые и синие камешки — боялись больших огней. «Откуда прибыли, вы ведь не из наших мест? — спросила девушка. — Долго вам добираться обратно?» — «О! Мгновение ока, и я наверху», — уклончиво ответил Цезарь. Он купил девушке нугу, подарил бумажную розу, которую выиграл в тире, и вышел из круга с огнями. Дорога тянулась вдоль озера, где на глубине восьми метров плавал сом с кошачьей головой, и потом от низменности вела вверх к краю вишневых садов. Альфонсина любила гулять воскресными вечерами, Цезарь, чтобы догнать ее, добрую часть пути летел по воздуху, фермеры на вишнях смотрели, как он проносится мимо, и прижимали к себе ветви, оглушительно шелестевшие листвой. В леске песок ровный, вербы серые и зеленые. Отыскать бы детей здесь, на этом берегу! Между ними и взрослыми, в которых мы превратились, Эженом, корчившимся у Мадам под тапкой, изуродованной шишками и мозолями, Адольфом-лицемером, Зое, притворившейся безумной или действительно сошедшей с ума, и им самим, Цезарем, прятавшимся от людей в темной конюшне, нет ни малейшего сходства. Но дети не умерли, об этом стало бы известно, значит, затаились где-то. Цезарь догонял Альфонсину, провожал ее домой — в каморку, скрытую башенкой с внешней лестницей, по которой недавно спускался господин Сент-Анж в чесучовых брюках и соломенном цилиндре. Напротив стоял дровяной сарай, в комнате вечно воняло сырым деревом и кишмя кишели уховертки. «Наконец-то ты у меня» — говорила она и выразительно смотрела на Цезаря, высокая, крепкая, с масляными ноздрями. Он вытаскивал из кармана аптечные карамельки со смородиновым вкусом, клал их на ночной столик, она с трудом закрывала ставни зарешеченных окон. Сумрак, тишина, насекомые, числом превосходившие людей, окружали деревню с тринадцатью огнями. «И все-таки откуда ты? Тебя ждет дальняя дорога?» — опять спрашивала она. «Меня? Мгновение ока, и я наверху». Она помогала Цезарю надеть черное узкое пальто, может, он — нотариус? Он уходил, садился на велосипед и иногда взлетал над полями, иначе до зари не успеть во Фредег. Он думал об острове Нетинебудет{19}, где прежде жили дети и шесть одиннадцатилетних братьев, которых они позвали в гости, и Эжен говорил, что женится на маме, когда вырастет. Цезарь смеялся, Альфонсина призналась, что ждет ребенка. Когда Цезарь увидел впереди башню Фредега, Мадам еще спала, а Улисс в зеленой спальне лихорадочно мерил недоразвитую руку. «Я им завтра задам…» Назавтра Мадам, соорудив на голове снежные лестницы, не тающие под апрельским солнцем, направила свои огромные, изуродованные шишками и мозолями стопы в конюшню; пчелы рассеянно потирали лапки и грузно взлетали в воздух. «Я пришла навестить Беллу. Глядите-ка! Она меня узнала». Белла в ужасе отпрянула, забила копытами по дощатому полу. «Она здоровается со мной. О! животные меня так любят, на днях за мной вдоль берега плыли лебеди. И над башней часто кружит большая птица, вы ее видели, а?.. Ну и где вы были вчера вечером, Цезарь?»

— Полагаю, у меня есть полное право идти туда, куда хочется. В мои-то годы, — с горечью прибавил он.

И повернулся к ней спиной. Мадам пристально смотрела на фетровый котелок, под этот котелок Цезарь аккуратным кружком стриг рыжую шевелюру.