из козьей кожи и проделала путь от почты до дома пешком; встала посреди мощеного двора, вдавила каблуками булыжники в землю; Шарлотта, глухая тетеря, всякий раз подскакивала от неожиданности, если с ней кто-нибудь заговаривал. «Я здесь!» — радостно вскрикивала Аделина в первые светлые недели вновь обретенного рая; вечером Биллия обнаружила под одеялом шарлоттину грелку в норковом чехле. Увы! Совсем скоро сестры с притворным интересом принялись расспрашивать Шарлотту об Анатоле: «Шарлотта, от вашего сына по-прежнему нет новостей?» А для Биллии клали на круглый стол в центре гостиной брошюру «Как увеличить пышность груди». (Какая все-таки грудь у Биллии своя или накладная, из пакли?) «Печень замучила, — жаловалась одна — это мое последнее Рождество». — «О! Вы еще нас похороните!» — отвечала другая. И обе украдкой косились на толстый живот Шарлотты, когда-то носившей ребенка. Тяжесть, наверное, несусветная! А рожать через маленькое отверстие! Ужас! Однажды при свете луны Биллия, деревянные фиолетовые руки, отправилась за молоком без пальто. Шарлотта побежала следом, впечатывая булыжники в землю, и насильно набросила Биллии на плечи: «Господи, какая тощая!» — боярскую шубу, изъеденную молью еще до того, как графиня залезла в огромный, размером с добрую часть Европы, сундук, только внушительная русская задница с тысячью складок торчала кверху, и швыряла шубы и шерстяные юбки под ноги Шарлотте и другим служанкам, выстроившимся в ряд в огромной зале. Наконец, графиня обернулась, страшное пунцовое лицо, испещренное морщинами, отвесила пару пощечин и уселась пить чай. Дожидаясь молока, Биллия в пальто упрела и простудилась. «Я встретила русских беженцев, — сообщила она дома Шарлотте. — Грязные, слов нет!» — «Самый грязный и необразованный народ в Европе», — подпела Аделина. «Вы ничего не знаете, — тихо выдохнула Шарлотта, — надо пожить их жизнью, чтобы понять… Ах, эти светлые ночи…» Под осинами стоит Владимир, зовет ее, протягивает руки навстречу! «Вы не понимаете… надо пожить в России… там ложатся спать лишь под утро…» — «Ленивый народ, — ответила Аделина, поправила чулок на пятке, поглубже воткнула спицу в шиньон. — Оттуда все ваши дурные привычки, Шарлотта». Утром Биллия осталась в постели с грелкой в норковом чехле на животе; Аделине срочно понадобилось обжарить кофе на плите, в субботу вечером они грели воду на конфорке и потом по очереди мыли загрубевшие, в зеленых шишках ступни. Аделина с грохотом ворочала кофе в сковороде. Утренний запах Европы разлился в воздухе, долетел до русских беженцев, бредущих по дороге, остроконечные бороды, раскосые глаза, след веревки на шее, брюхо конусом под черной одеждой с дырами от колючей проволоки и прилипшими комьями земли, на которой, если выдастся несколько погожих дней, растет овес. «Думаю, у меня бронхит», — сказала Биллия, прижимая невесомую руку к правому боку. «От этого не умирают, вы еще нас похороните». Обиженная Биллия поднялась к себе в комнату; ребенком ее ссылали в санатории с легкими соломенными стульями — в каждом окне еврейка с низким лбом внимательно изучала небо и движение птичьих клиньев. Неужели Биллия умрет раньше всех? Хорошо бы послать за доктором в горчичном плащике; он развелся с женой, которая была в два раза толще и выше его и устремляла на мир печальный взгляд тучных женщин, помнивших то время, когда они, работая хвостами, плавали в океане. У Биллии заурчало в желудке, она вытошнила червя длинной в тридцать сантиметров, древо ее жизни рухнуло. Значит, под серым шелковым платьем все-таки было тело? Сколько усилий всю жизнь, чтобы надеть ночную рубашку, прижимая подбородком к плечу предварительно расстегнутую блузку или платье! Вечером Биллия не притронулась к рису с молоком в выщербленной миске. Кормить червей, шнырявших туда-сюда в ее животе с таким шумом, что всем было слышно? Никогда! «Хе! — говорила Аделина на кухне, помешивая еду в медной кастрюле с длинной ручкой, упиравшейся в крышку чайника на соседней конфорке, — не приведи господи иметь мужа». Толстуха Шарлотта, сидевшая за столом, потихоньку вытерла с подбородка жирную каплю. «А детей и подавно! Жизнь на них тратишь …Растишь, валишься с ног от усталости, а потом… Нет новостей от Анатоля, Шарлотта?»
Аделина жевала беззубыми деснами старый орех, который нашла в саду и расколола точным ударом на каменном резервуаре. Шарлотта тоже выходила в сад, и черная биза{17}, прилетевшая с Востока, кусала ее мясистые щеки, обрамленные седыми прядями. Аделина, ухмыляясь, вернулась домой взять платок из шелковой сумочки, висевшей на спинке стула. Биллия тем временем совсем разболелась, ее вырвало вторым червем. «Лежит прислушивается к себе», — бормотала Аделина, грохоча посудой. Накладная грудь у Биллии или своя? Мари, дочь Элизы, ухаживавшая за Биллией — кто, спрашивается, будет ей платить? — старалась удержать больную в сидячем положении, изо всех сил подпирая ее согнутые в коленях и прижатые к груди худые ноги. Биллия в поту раскинулась поперек подушек и снова видела испанских бурбонов, их земли поросли кустарником, в сутки на человека, попить и помыться, полагался литр воды, и серо-зеленое утро Шотландии, когда щуки украли сэра Гарри, шляпа съехала на затылок, и, без конца оборачиваясь, бросая в сторону берега наглые взгляды, упрямо тащили его к северу. Обратно, кстати, он так и не вернулся. Седые космы Биллии растрепались, она отвернулась к поблекшим розам на обоях, и Мари сразу забыла ее лицо. Так и лицо луны, расплывчатые нос и рот, невозможно вспомнить, если оно спрячется за облаками. «Невероятно. Она не хочет умирать?!» Аделина просыпалась с первыми лучами солнца. Цезарь тоже. Он вернулся во Фредег в апреле и не спал ночами, когда виноградникам угрожали заморозки.
