Дух старины - [9]

А Чжоучжоу — есть ли в том вина,

Что силы лишены ее крыла?

Когда б крыло ей протянул собрат,

Помог воды из Хуанхэ испить!

Но равнодушно летуны летят…

Вздохну печально — ну, и как тут быть?

Комментарий

Финальный период жизни поэта. Ли Бо уже прошел все муки разочарования в своих идеалах служения и благородства и увидел, как от него, неправедно осужденного, отворачиваются недавние «друзья», не думающие о поддержке и «летящие» мимо него.

58

И снова я под Колдовской горой,

У Башни солнца, где ищу преданье,

Но тучки нет, чист небосвод ночной,

Даль принесла нам свежее дыханье.

Волшебной девы и в помине нет,

Где чуский князь, никто сейчас не знает,

Давно уж канул блуд в пучину лет…

Лишь пастухи о них тут воздыхают.

Комментарий

От былых забав и прихотей властителей не осталось ничего, кроме преданий. Вся образная система стихотворения заимствована из оды древнего поэта Сун Юя (III в. до н. э.) «Горы высокие Тан».

59

Кто у развилки растерялся вдруг,

А кто — взглянув на белый шелк простой:

Идти ему на север ли, на юг?

Шелка покрасить — краскою какой?

Сколь зыбок этот мир, вся тьма вещей,

Нет постоянства в жизни и для нас.

Вот Тянь и Доу: кто из них сильней —

К тому бежали холуи тотчас.

В переплетенье жизненных дорог

Так просто с дружеской тропы сойти,

Черпак вина бы сблизиться помог,

Да недоверие в душе сидит.

Затух у Чжана с Чэнем дружбы свет,

И Сяо с Чжу развел небесный путь.

Цветенье веток птиц к себе зовет,

А рыб ничтожных — пересохший пруд.

О чем грустишь, пришелец в мир земной,

Лишившись благосклонности людской?

Комментарий

Мир зыбок и переменчив, и поэт, утратив государево покровительство, а вместе с ним и многих из тех, кто еще недавно набивался ему в друзья, грустит о прихотливости человеческих связей, столь необходимых человеку. Стихотворение создано в период, когда оклеветанный поэт государевым указом направлялся в ссылку в отдаленный Елан.

Подстрочный перевод

1

Давно не создается [ничего, подобного] «Великим Одам»,[3]

Я старею,[4] так кто же продолжит [такую поэзию]?

«Нравы правителя»[5] заброшены в бурьян,

Царства воевали, и все поросло терновником.

Драконы и тигры пожирали друг друга,

Воины с секирами покорились безумной Цинь.[6]

Но как же ослабело правильное звучание[7] [стиха],

[Лишь] с горечью и обидой восстал Скорбный человек,[8]

Ян Сюн и Сыма Сянжу[9] поддержали спадающую волну,

Поток забурлил, не ведая пределов.

Но затем, хотя падения и взлеты чередовались десять тысяч раз,

Установленные правила канули в пучину.

А после периода Цзяньань[10]

Избыточная красота стихов не заслуживает одобрения.

Священная династия[11] возродила изначальную древность,

Управляет, «свесив платье»,[12] ценит ясность и простоту.

Толпы талантов идут навстречу ясному свету,

Счастлива их судьба, все вольны, как рыбки.

И культура, и природа[13] согласованно сияют,

Как сонм звезд на осеннем небе.

Я должен продолжить традицию «передавать, отсекая»,[14]

Чтобы сияние продолжалось тысячи весен.

И если я буду успешно следовать за Мудрым,

Отложу кисть, когда поймают Единорога.[15]

750 г.

* * *

Среди интерпретаций встречалось мнение, что в этом стихотворении говорится не о поэзии, а о политике (Юй Пинбо). Однако большинство современных исследователей считают это стихотворение эстетическим манифестом Ли Бо и полагают, что весьма лестную характеристику танскому периоду, странную для 750 года, когда Ли Бо уже покинул имперскую столицу, где не реализовались его высокие гражданственные идеалы, следует воспринимать не как панегирик царствующему дому, а как надежду на возвращение к утраченным канонам высокой поэзии. Существует сделанный акад. В. М. Алексеевым комментированный перевод этого стихотворения (журн. «Восток». 1923, № 2).

2

Жаба поглощает Высшую Чистоту,[16]

Пожирает луну — Яшмовый Чертог,[17]

И блекнут ее лучи в Среднем небе,[18]

Златая душа[19] луны исчезает в бездне.

[Зловещий] Змей-радуга[20] входит в Пурпурные таинства,[21]

Ослабляется утреннее сияние великого светила.

Наплывающие тучи закрыли и солнце, и луну,

Мгла тьмы пала на все десять тысяч вещей.

Заброшенный дворец Глухие врата,[22]

Еще вчера была [она в фаворе], а сегодня — уже нет.

На коричном дереве тля,[23] и цветы не дают семян,

С неба угрожающе опускается иней,[24]

В бесконечной ночи остается лишь глубоко вздыхать,

Я взволнован, и слезы орошают одежду.

753 г.

* * *

Некоторые комментаторы относят стихотворение к 724 г., другие — к 744 г. и даже к концу 750-х годов, в «жабе» видят намек на императорскую фаворитку Ян Гуйфэй, а в «змее» — на наместника Ань Лушаня, приближенного ко двору, а затем поднявшего мятеж против сюзерена; в «Великом Светиле» (6-я строка) можно увидеть намек на убывающее влияние императора (слово мин — свет, ясный — входит в его имя Мин-хуан).

3

Циньский правитель[25] собрал воедино все шесть сторон,[26]

Тигром глядит,[27] о, как он героичен!

Взмахнет мечом — рассечет плывущие тучи,[28]

Все вассалы поспешают [к нему] на запад.

Светлые решения посылаются [ему] Небом,

Мудрые замыслы приходят один за другим.

Собрал оружие, чтобы переплавить в «золотых людей»,[29]

Заставу Ханьгу[30] открыл на восток.

Свои деяния запечатлел в надписи на пике Гуйцзи