Дух, брат мой - [14]

Последующие события показали, что Ахмаджан на деле оказался порядочным человеком, и хотя принимал участие в репрессиях против неугодных Амину офицеров, искренне и по-хорошему относился к советским советникам вообще и ко мне в частности. Однако, все это не помогло ему, когда он был арестован в 1980 году после ввода в Кабул советских войск. Он был адъютантом Амина, и этим все сказано.

Время начиналось совсем смутное. Газеты сообщали «о раскрытии и предотвращении новых заговоров против товарища Амина». По ночам по микрорайону бесшумно шуршали «Волги» афганской службы безопасности (АГСА) — производились аресты. Главным «защитником» революции от посягательств заговорщиков на три месяца стал двоюродный брат Амина Асадулла, возглавивший это ведомство на несколько месяцев. Он рьяно бросился наводить «революционный» порядок в столице. По его приказу все водители автомобилей-такси должны были в течение 2-х недель перекрасить свои авто в желтый цвет. В противном случае их ждала конфискация транспортного средства и тюремное заключение сроком на полгода. Примечательно, что за некоторое время до этого люди Асадуллы взяли под свой контроль все автомастерские по покраске кузовов автомобилей, так что этот «революционер» за несколько недель стал богат как Крез. Прогуливал он свои капиталы красиво. В окружении сразу нескольких красивых девушек и свиты охранников в серых костюмах, обычно по вечерам в четверг, он прибывал в маленький ресторан, располагавшийся на углу Вазир Акбар Хан и Шахренау, где и «гудел» до утра. Некоторые девицы, как водится, куда-то потом безвозвратно исчезали. Мы, по молодости, также иногда, невзирая на запреты, посещали этот ресторан, где проводили редкие часы отдыха у маленького каменного водопада. Мне тогда казалось, что никто не знает о наших «прогулках», но однажды Ахмаджан, не скрывая тревоги, предупредил меня, что мое появление там крайне нежелательно. Я искренне удивился, откуда это ему известно, но вида не подал, послушался его и сменил место вечерней дислокации, променяв «водопад» на ресторанчик «Голден свит рестаурант», располагавшийся прямо в центре города.

Асадулла Амин тем временем вплотную взялся «курировать» Кабульское Радио и Телевидение — дикторши исчезали одна за другой. Одновременно он выступал и как блюститель нравственности дочерей своего кузена. Надо признать, дочки у Амина были одна красивее другой. У старшей был непродолжительный и бурный роман с популярным тогда певцом Ахмадом Захиром — мега-звездой кабульской эстрады. Что-то они тогда не поделили. Для Захира это закончилось плачевно: он был арестован по приказу Асудуллы и зверски замучен в застенках АГСА. По слухам, там над ним издевались, отрубили руки, оскопили, а затем задушили. В газетах появился некролог под заголовком: «Сердце певца революции не выдержало». В нем указывалось, что легковой автомобиль, в котором ехал Захир, попал в автокатастрофу на перевале Саланг.

Все происходившее тогда здорово напоминало мне свежевыученную Историю КПСС в ее разделе «Третий Московский процесс, или разгром бухаринского блока». Стиль работы Асадуллы Амина мало, чем отличался от методов «товарища» Ежова. Военных арестовывали сотнями вместе с женами и малолетними детьми и отправляли в «накопители», один из которых располагался в центре города неподалеку от пакистанского посольства. Потом, через 10 лет, я побывал в этой секретной тюрьме афганского МГБ, где разговаривал с приговоренным к смертной казни членом Исламской партии Афганистана. Казематы, надо сказать, мрачнейшие. «Накопленные» в период с понедельника до среды отправлялись затем в тюрьму Пули-Чархи, где безвозвратно исчезали.

В какой-то мере приоткрыть завесу тайны над исчезновением военных мне невольно удалось во время проведения учебных танковых стрельб на полигоне 4-й танковой бригады. В Кабуле тогда стояла ясная и чуть ветреная погода. Я как-то заметил, что в районе полигона восточный ветер доносит до КП смрад, но по началу не придал этому особого значения — в Афганистане воняет везде, где только можно — и на улице, и в больнице, и в дукане, и в харчевне. Однажды после «отстрела» мишеней я отправился с командиром батальона БМП старшим лейтенантом Маджидом посмотреть, куда легли снаряды. Чем ближе мы приближались к горе, у подножия которой располагались танковые мишени, тем невыносимее становился запах — гнилостный и сладковатый. Метрах в 100 за фанерными «танками», куда ложился перелет, мы увидели собак. Обычно боязливые, на этот раз они никуда не убегали, и что-то рыли в свежей воронке, куда угодил один из снарядов. В зубах рыжего пса я увидел кусок человеческой руки. На мой немой вопрос Маджид только отвел глаза. Для меня это было уже слишком — голова кружилась, от смрада тошнило.

Свежезасыпанных траншей было три, каждая длиной метров по сорок. У одной из них стояла брошенная землеройная машина. Долговязый и нескладный Маджид, поняв, что ему несдобровать из-за того, что тарджоман (переводчик) стал невольным свидетелем творящихся здесь злодейств, постарался «переманить» меня в свои союзники. Он осознал в тот момент, что если я буду задавать кому-нибудь соответствующие вопросы, то он запросто может разделить участь этих несчастных. Вопросов я задавать не стал — под «дришами» (военная форма) по спине катился холодный пот, в голове тупо билась и болела жилка у виска.