Дуэт - [19]

– А что с тобой теперь? Ах да… – рассеянно сказала она.

– Алиса!..

Она удержалась от дерзких слов, ещё раз попробовала отвлечь Мишеля от его неотвязной мысли.

– Почему он обращается к тебе в третьем лице?

– Его отец служил лакеем у наших соседей Капденаков.

– Вот как?.. Это меняет мои представления: я-то видела в нём эдакое воплощение старой Франции с пшеничными усами. Ты поколебал моё убеждение, что Шевестр – плод любви гусарского офицера и снопа пшеницы…

Она говорила что попало, желая рассмешить, и расхаживала взад-вперёд, чтобы ускользнуть от внимательных глаз мужа.

– Погода меняется, задул восточный бриз. Как сказал бы один мой знакомый: «В Ницце сегодня ночью – мистраль…» Э! Подожди-ка!

Она побежала к поленнице, вернулась с охапкой прутьев, сосновых шишек и буковых щепок и развела жаркий огонь.

– После двух чудесных дней мы решили, что уже лето, и вот пожалуйста… Что, хорошо я придумала?

Она горделиво обернулась. Золотистый отблеск пламени плясал в глазах Мишеля, пристально глядевшего на огонь.

– Хорошо, Мишель?

Усевшись на камень у очага, она говорила, упирая на жалобно-юные нотки своего голоса, проверяя действие этого голоса, который Мишель так любил.

– О чём я сейчас говорила, что наметила для нас? Ах да, подогреть вино…

Мишель встал и пошёл привести в порядок то и дело открывавшуюся дверь, и Алиса проводила взглядом медленно ползущую по стене тень широкоплечего мужчины с круглой кудрявой головой, тень, которую, как ей показалось, она увидела впервые.

– Не закрывай, я схожу на кухню, распоряжусь насчёт горячего вина… Ты устал, Мишель?

– Да, устал, – рассеянно ответил он. – В общем, так себе.

Он задумчиво взглянул на небо, на быстро несущиеся облака, нежную листву, которая стелилась под ветром в одном направлении, словно трава по течению реки.

– По-моему, погода портится не на шутку, – добавил он. – А барометр… Вот тебе и барометр!..

Хлопнула дверь, и он обернулся. Это Алиса убежала на кухню – от Мишеля, от разговора о погоде от свинцового неба. В жаркой кухне, сверкающей розоватой медью кастрюль, она облегчённо вздохнула:

– Господи, до чего вкусно пахнет! Что это так вкусно пахнет Мария?

– Цесарка, мадам. Я её загодя поставила в печку, а то она расплывается на блюде. Мадам хочет горячего вина? А ну, вставай, невежа! Сбегай за красным вином!

Повинуясь руке колдуньи, которая сначала оживила, а затем изгнала их, пара шаркающих сабо и вельветовая безрукавка землистого цвета, обтягивающая мощную и понурую спину, покинули кухню. Алиса присела на стул, где только что сидел муж Марии «Как тут хорошо… Жаркое в гусятнице, докрасна раскалённая плита, от тепла так сладко размаривает. Эта тощая цикада командует неповоротливым мужиком… Как всё это по-человечески нормально. Служанка меня недолюбливает – ну так и это тоже нормально. Я бы осталась здесь…»

Молчание Марии вынудило её встать.

– Мария, не забудьте положить в горячее вино корицу, и ещё – восемь кусков сахара…

Она не останавливаясь прошла через гостиную библиотеку, где Мишель писал письма, и задержалась в ванной. Обжигающее вино, а вскоре ужин, наполовину растаявшая в соусе цесарка, помогли им продержаться. Около девяти Алиса дважды звала Марию, просила положить грелку в постель, затем ватное одеяло. После этого Мишель и Алиса остались одни и слушали, как часы, угнездившиеся под самым потолком, на подставке из туи, глухо пробили десять. Мишель курил, дописывая оставшиеся письма, а Алиса, сидя в самом сносном из неудобных кресел, раскрыла вчерашние газеты, чтобы не казалось, будто она вглядывается в огонь, стремясь прочесть там своё настоящее и будущее. «Десять часов. Были бы мы сейчас в Париже…»

– Алиса, тебе не нужно на моё место? Ты не будешь писать или рисовать?

– Нет, спасибо.

«Эта предупредительность невыносима. Раньше, когда я сидела за секретером, ему ничего не стоило сказать: "Убери-ка свой зад, детка, да поживее!" Ну вот и дождь пошёл. Были бы мы в Париже…»

Хлопнула дверь, вдали раздался повелительный зычный голос Марии. Под дождём протопали две ноги в сабо. После этого Алиса жадно прислушалась: «Всё. Сейчас они пойдут спать». В камине рассыпались уголья, и она вздрогнула.

– Какая ты нервная, – мягко сказал Мишель. Она промолчала, только потёрлась лопатками о спинку кресла, чтобы избавиться от знобящего ощущения, точно от капли холодной воды на спине, которое возникало у неё под взглядом мужа.

«Он за мной наблюдает. Я прекрасно знаю, что не вынесу одиннадцать… нет, двенадцать таких вечеров, как вот этот. Не вынесу двенадцать… нет, одиннадцать ночей вроде той, что меня ожидает. Какая ночь меня ожидает? Нет, ни минуты больше не выдержу этой капли…»

Она резко обернулась, почувствовав, что самообладание сразу вернулось к ней. «Всё в порядке, я боюсь только спиной».

– Сигарету, Мишель, please!

Он принёс ей сигарету, и пламя зажигалки, вспыхнув между их лиц, осветило выпуклые веки Алисы, её губы, сжавшие сигарету, всё её лицо, надутое, как маска на фонтане, которая извергает воду. Из-под опущенных ресниц она разглядывала осунувшееся лицо Мишеля: оно как-то стянулось, щёки опали, красивые глаза с тёмной оторочкой казались уже. «Подурнел», – подвела она итог осмотру.