Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые - [29]

Перед самым рассветом мы подъезжали уже к Ладыжину, было еще темно, вдруг слышим стук экипажа и голос Киселева: «Ты ли, Басаргин?» И он, и мы остановились. «Поезжай скорее к Мордвинову, – сказал он Вольфу, – там Бурцов; ты же садись со мной и поедем домой», – прибавил он, обращаясь ко мне.

Дорогой он рассказал мне все, что произошло в Ладыжине. Они приехали туда часу в шестом пополудни, остановились в корчме, и Бурцов отправился к Мордвинову, который уже дожидался их. Он застал его в полной генеральской форме, объявил о прибытии Киселева и предложил быть свидетелем дуэли. Мордвинов, знавший Бурцова, охотно согласился на это и спросил, как одет Киселев. «В сюртуке», – отвечал Бурцов. «Он и тут хочет показать себя моим начальником, – возразил Мордвинов, – не мог одеться в полную форму, как бы следовало!»

Место поединка назначили за рекою Бугом, окружающей Ладыжин. Мордвинов переехал на пароме первый, потом Киселев и Бурцов. Они молча сошлись, отмерили восемнадцать шагов, согласились сойтись на восемь и стрелять без очереди. Мордвинов попробовал пистолеты и выбрал один из них (пистолеты были кухенрейтерские и принадлежали Бурцову)».

Дуэль происходила 24 июня 1823 года. Когда дуэлянты встали на места, Мордвинов сказал Киселеву:

– Объясните мне, Павел Дмитриевич…

Но тот перебил его и возразил:

– Теперь, кажется, не время объясняться, Иван Николаевич. Мы не дети и стоим уже с пистолетами в руках. Если бы вы прежде пожелали от меня объяснений, я не отказался бы удовлетворить вас.

– Ну, как вам угодно, – отвечал Мордвинов, – будем стреляться, пока один из нас не падет.

Они сошлись на восемь шагов (это была смертельная дистанция, во Франции, например, обычно стрелялись с тридцати – тридцати пяти шагов) и встали друг против друга, опустив пистолеты.

– Что же вы не стреляете? – спросил Мордвинов.

– Ожидаю вашего выстрела, – отвечал Киселев.

– Вы теперь не начальник мой, – возразил Мордвинов, – и не можете заставить меня стрелять первым.

– В таком случае, – сказал Киселев, – не лучше ли будет стрелять по команде. Пусть Бурцов командует, и по третьему разу мы оба выстрелим.

– Согласен, – ответил Мордвинов.

Они выстрелили по третьей команде Бурцова. Мордвинов метил в голову, и пуля прошла около самого виска противника. Киселев целил в ноги и попал в живот.

– Я ранен, – сказал Мордвинов почему-то по-французски.

Тогда Киселев и Бурцов подбежали к нему и, взяв под руки, довели до ближайшей корчмы. Пуля прошла навылет и повредила кишки. Тотчас же послали в местечко за доктором и по приходе его осмотрели рану – она оказалась смертельной.

И вот – окончание рассказа поручика Н.В. Басаргина:

«Приехавши в Тульчин, Киселев сейчас передал должность свою дежурному генералу, донес о происшествии главнокомандующему, находившемуся в это время у себя в деревне, и написал государю. Дежурный генерал нарядил следствие и распорядился похоронами. Следствие было представлено по начальству императору Александру.

Киселев в ожидании высочайшего решения сначала жил в Тульчине, без всякого дела, проводя время в семейном кругу. <…> И наконец, получил от генерала Дибича, бывшего тогда начальником Главного штаба, письмо, в котором тот извещал его, что государь, получив официальное представление его дела, вполне оправдывает его поступок и делает одно только замечание, что гораздо бы лучше было, если бы поединок был за границей».

Очевидно, что рассказ поручика Басаргина пристрастен, и в спорах об этой дуэли многие тогда защищали Мордвинова, считая его поступок вызовом честолюбивому карьеристу и выскочке. В частности, И.П. Липранди приводит один такой спор, в котором участвовали сам Липранди, А.С. Пушкин и его кишиневский сослуживец Н.С. Алексеев:

«Дуэль Киселева с Мордвиновым очень занимала его [Пушкина – Авт.]; в продолжении нескольких и многих дней он ни о чем другом не говорил, выпытывая мнения других: что на чьей стороне более чести, кто оказал более самоотвержения и т. п.? Он предпочитал поступок И.Н. Мордвинова как бригадного командира, вызвавшего начальника главного штаба, фаворита государя. Мнения были разделены. Я был за Киселева; <…> Н.С. Алексеев разделял также мое мнение, но Пушкин остался при своем, приписывая Алексееву пристрастие к Киселеву, с домом которого он был близок. Пушкин не переносил, как он говорил, «оскорбительной любезности временщика, для которого нет ничего священного», и пророчил Алексееву разочарование в своем идоле».

Отметим, что все участники этого спора очень неплохо разбирались в дуэлях, так что их разногласия отражают разнообразие прочтений поведения дуэлянтов, а вовсе не недостаточное понимание ими дуэльного ритуала.

Что же произошло?

А произошло дело совершенно необычное: командир бригады Мордвинов вызвал на дуэль начальника штаба 2-й армии. Большинство «знатоков чести» Мордвинова осуждали: эдак каждый подчиненный, недовольный начальником, станет с ним стреляться. Но тот же Пушкин находил в «генеральском поединке» другую сторону: ему нравилось, что никому почти не известный генерал смело вызвал на поединок «фаворита государя».

Генерал Мордвинов скончался, но перед смертью успел рассказать, что к дуэли его подталкивал генерал Рудзевич, а генерал Киселев сообщил о случившемся командующему армией П.Х. Витгенштейну. Плюс он написал письмо императору: