Дудкин острит - [5]
— Ну, Ольга, тебе повезло! Битая посуда — это к счастью.
Аглая, Брыкины и я сидели в одном углу комнаты, а Дудкин — в противоположном по диагонали от нас. Мы не издали ни звука. Мы только переглядывались между собой да смотрели на Дудкина. А он сидел весь какой-то серый, сидел согнувшись, вцепившись пальцами в коленки и глядя в пол.
— Домолчался! — прошептала наконец Зинаида, и все поняли, что она хотела этим сказать: ведь Антошка не только никак не сострил, он весь вечер молчал дурак дураком, чтобы потом ошеломить всех фокусом с вазой.
— Ну, в заключение небольшой вокальный номер, — сказала Вера Федоровна, садясь за пианино. — Гурилев. «Однозвучно звенит колокольчик»! Оля, прошу!
Оля стала к пианино, и тут мы впервые узнали, что она хорошо поет, что у нее очень приятный голос. При первых же словах песни взрослые притихли. Даже я заслушался, на несколько секунд забыв про Антошку.
В этот момент Аглая стукнула меня кулаком в бок.
— Лешк! Гляди! — шепнула она и кивнула в сторону Дудкина.
Я взглянул. Недалеко от стула, на котором сидел Антон, стояла тумбочка. Единственная ножка ее была вырезана в виде трех змей, которые переплелись между собой. Три хвоста этих змей служили тумбочке опорой, а на трех змеиных головах с раздвоенными языками покоился круглый верх тумбочки. На нем лежала шелковая желтая салфетка, на салфетке стоял тяжелый стеклянный поднос, а на подносе — графин резного хрусталя и три таких же резных стакана.
Пока Оля пропела первые строчки песни, Антошка успел подняться и теперь стоял рядом с тумбочкой, разглядывая графин, поднос и особенно салфетку.
Васька и Зина тоже заметили это и заерзали.
пела Оля, а в нашем уголке тревожно шушукались.
— Глядите! Приглядывается! Приглядывается! — зашептала Зинаида.
— Дернет! Вот гад буду, дернет! — шепотом заволновался Васька. — Как только она кончит петь, так он… это самое!..
Дудкин неслышно подошел к тумбочке с другой стороны и потрогал уголок салфетки.
— Дудкин! — громко зашептала Зина. — Дудкин, слышишь? Ты не вздумай…
Но Антон был далеко. Он не слышал. Он вернулся на свой стул и сидел теперь прямо, скрестив руки на груди. Лицо у него было решительное. Даже, я бы сказал, вдохновенное.
Аглая приподнялась и забубнила вполголоса:
— Антон! Дудкин! Ты давай не дури! Антон, слышишь?
Дудкин взглянул на нее и ничего не ответил. Вера Федоровна обернулась через плечо:
— Дорогая! Надо все-таки уважать исполнительницу!
После этого мы перестали шептаться. Мы сидели съежившись и ждали, что будет.
Замолк ямщик, замолкла и Оля. Ей долго хлопали, потом Вера Федоровна объявила, что взрослые могут снова удалиться в кухню, что сейчас начнутся танцы. И тут Дудкин вскочил.
— Одну минуточку! — воскликнул он каким-то особенно резким голосом и подошел к тумбочке. — Какая интересная салфеточка!..
— Антошка! Не смей! — взвизгнула Аглая.
Но было поздно: Антон рванул салфетку. Может, он и выдернул бы ее, но тумбочка оказалась слишком шаткой. Она грохнулась на пол. Разбился поднос, графин и два стакана. Только третий почему-то уцелел.
Мертвая тишина стояла в комнате секунд десять. Побледневшая «Екатерина Вторая» во все глаза смотрела на неподвижного Дудкина.
— Ну, знаешь, уважаемый… — выдавила она наконец дрожащими губами. — После такого… после таких штучек… Ты, надеюсь, сам догадаешься, что надо сделать.
Она протянула указательный палец в сторону двери. Приподняв плечи, держа руки по швам, Антон молча прошагал в переднюю. Мы услышали, как хлопнула входная дверь. Вера Федоровна снова сходила за щеткой, снова принялась подметать. Взрослые о чем-то негромко говорили, но я не слушал их. Я думал о том, сколько теперь придется заплатить Антошкиным родителям за этот графин и каково теперь будет Антошке дома.
— Он что у вас — всегда такой! — сердито спросила Вера Федоровна Аглаю.
— Он не хотел разбить. Он хотел только фокус показать…
Вера Федоровна перестала подметать.
— Фокус?! Ничего себе фокус!
— Он хотел вот эту салфетку из-под нашей вазы выдернуть… — пояснила Зинаида. — А Ляля ее разбила. Вот он, значит, и… ну… вашу…
Словом, мы рассказали, как готовил Антон свой номер, как мы покупали вазу… А Васька закончил наш рассказ:
— Он хотел неожиданно фокус показать. Чтобы остроумно получилось.
Вера Федоровна посмотрела на взрослых:
— Слыхали?
Те негромко засмеялись. Вера Федоровна повернулась к Аглае:
— А куда он убежал? Небось плачет где-нибудь…
Аглая только плечами пожала: мол, само собой разумеется.
— Подите приведите его!
Мы не двинулись с места, только переглядывались.
— Идите, идите! Скажите, что я не сержусь. Мне никогда не нравился этот графин: безвкусица!
Мы побежали искать Антона, но нигде его не нашли. Потом выяснилось, что он до позднего вечера прошатался по улицам, боясь явиться домой. Но родители его так ничего и не узнали о разбитом графине.
