Мимо окна вагона проплыл одинокий фонарь. Поезд остановился. На платформе послышались торопливые голоса:
— Ну, в час добрый! Смотри из окна не высовывайся!
— Не буду, бабушка.
— Как приедешь, обязательно телеграмму!.. Боря, слышишь? Мыслимое ли дело такую пакость везти!
Поезд тронулся.
— До свиданья, бабушка!
— Маму целуй. Носовой платок я тебе в карман…
Старичок в панаме из сурового полотна негромко заметил:
— Так-с! Сейчас, значит, сюда пожалует Боря.
Дверь отворилась, и Боря вошел. Это был мальчик лет двенадцати, упитанный, розовощекий. Серая кепка сидела криво на его голове, черная курточка распахнулась. В одной руке он держал бельевую корзину, в другой — веревочную сумку с большой банкой из зеленого стекла. Он двигался по вагону медленно, осторожно, держа сумку на почтительном расстоянии от себя и не спуская с нее глаз.
Вагон был полон. Кое-кто из пассажиров забрался даже на верхние полки. Дойдя до середины вагона, Боря остановился.
— Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь, с краешку, — сказал старичок в панаме.
— Спасибо! — невнятно проговорил Боря и сел, предварительно засунув свой багаж под лавку.
Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое время он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко дыша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и долго рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом негромко сказал: «Тут», убрал сумку и снова уселся.
Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колес да чьим-то размеренным храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому незаметным звукам примешивался странный непрерывный шорох, который явно исходил из-под лавки.
Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой портфель и обратился к Боре:
— В Москву едем, молодой человек?
Боря кивнул.
— На даче были?
— В деревне. У бабушки.
— Так, так!… В деревне. Это хорошо. — Старичок немного помолчал. — Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-то у вас вон какой, не по росту.
— Корзина? Нет, она легкая. — Боря нагнулся зачем-то, потрогал корзину и добавил вскользь: — В ней одни только земноводные.
— Как?
— Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она легкая совсем.
На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабочий с темными усами пробасил:
— Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся?
— Ну, лягушки, жабы, ящерицы, ужи…
— Бррр, какая мерзость! — сказала пассажирка в углу.
Старичок побарабанил пальцами по портфелю:
— Н-да! Занятно!.. И на какой же предмет вы их, так сказать…
— Террариум для школы делаем. Двое наших ребят самый террариум строят, а я ловлю.
— Чего делают? — спросила пожилая колхозница, лежавшая на второй полке.
— Террариум, — пояснил старичок, — это, знаете, такой ящик стеклянный, вроде аквариума. В нем и содержат всех этих…
— Гадов-то этих?
— Н-ну да. Не гадов, а земноводных и пресмыкающихся, выражаясь научным языком. — Старичок снова обратился к Боре: — И… и много, значит, у вас этих земноводных?
Боря поднял глаза и стал загибать пальцы на левой руке:
— Ужей четыре штуки, жаб две, ящериц восемь и лягушек одиннадцать.
— Ужас какой! — донеслось из темного угла. Пожилая колхозница поднялась на локте и посмотрела вниз на Борю.
— И всех в школу везешь?
— Не всех. Мы половину ужей и лягушек на тритонов сменяем в соседней школе.
— Ужотко попадет тебе от учителей…
Боря передернул плечами и снисходительно улыбнулся:
— «Попадет»! Вовсе не попадет. Наоборот, даже спасибо скажут.
— Раз для ученья, стало быть, не попадет, — согласился усатый рабочий.
Разговор заинтересовал других пассажиров: из соседнего отделения вышел молодой загорелый лейтенант и остановился в проходе, положив локоть на вторую полку; подошли две девушки-колхозницы, громко щелкая орехи; подошел высокий лысый гражданин в пенсне; подошли два ремесленника. Боре, как видно, польстило такое внимание. Он заговорил оживленнее, уже не дожидаясь расспросов:
— Вы знаете, какую мы пользу школе приносим… Один уж в зоомагазине семь пятьдесят стоит, да еще попробуй достань! А лягушки… Пусть хотя бы по трешке штука, вот и тридцать три рубля… А самый террариум!.. Если такой в магазине купить, рублей пятьсот обойдется. А вы говорите «попадет»!
Пассажиры смеялись, кивали головами.
— Молодцы!
— А что вы думаете! И в самом деле пользу приносят.
— И долго ты их ловил? — спросил лейтенант.
— Две недели целых. Утром позавтракаю — и сразу на охоту. Приду домой, пообедаю — и опять ловить, до самого вечера. — Боря снял кепку с головы и принялся обмахиваться ею. — С лягушками и жабами еще ничего… и ящерицы часто попадаются, а вот с ужами… Я раз увидел одного, бросился к нему, а он — в пруд, а я не удержался — и тоже в пруд. Думаете, не опасно?
— Опасно, конечно, — согласился лейтенант.
Почти весь вагон прислушивался теперь к разговору. Из всех отделений высовывались улыбающиеся лица. Когда Боря говорил, наступала тишина. Когда он умолкал, отовсюду слышались приглушенный смех и негромкие слова:
— Занятный какой мальчонка!
— Маленький, а какой сознательный!
— Н-нда-с! — заметил старичок в панаме. — Общественно полезный труд. В наше время, граждане, таких детей не было. Не было таких детей!
