Дубравлаг - [18]
К юбилею советской власти, т. е. к осени 1967 года, советские зэки ждали, естественно, амнистии. Мы, политические, считали зазорным даже говорить на эту тему. Помню, сижу вечером в секции, конспектирую очередную монографию и слышу радостный шум: стайка зэков, в основном "старики" и шпионы, прильнула к радиорепродуктору над зданием столовой и услышала желанное: указ об амнистии… Указ о частичной амнистии некоторым группам заключенных, осужденных за незначительные (т. е. и за негосударственные) преступления. Мы же все, включая "антисоветчиков", считались особо опасными государственными преступниками.
В апреле 1968 года на 11-ю зону прибыли Евгений Вагин и Борис Аверичкин, члены "Всероссийского социал-христианского союза освобождения народов" (ВСХСОН). Так я узнал о самой большой политической организации в СССР в послесталинский период. Мне было особенно радостно убедиться в том, что эти люди были православными христианами и патриотами России. В программе, составленной их лидером, Игорем Огурцовым, ставилась задача избежать минусов как коммунистического, так и капиталистического строя. Позже, 31 августа, в ту же зону прибыли почти все осужденные члены ВСХСОН (кроме Огурцова и его заместителя Михаила Садо, отправленных в крытую тюрьму во Владимир). Наиболее близкими по взглядам для меня оказались Леонид Иванович Бородин (ныне известный писатель, редактор журнала "Москва") и Владимир Федорович Ивойлов. С Бородиным мы еще встретимся в 70-е годы, когда он, едва отсидев свой первый срок, вошел в редакцию "Вече", т. е. сразу вступил на минное поле. Он, как и я, отсидит свой второй срок, причем в тяжелейших условиях ОСОБОГО режима (полосатая роба, камера и питание, чтобы только не умереть). Рыцарь без страха и упрека. Как и его соратник, руководитель ВСХСОН Игорь Вячеславович Огурцов.
В этот же день прибыл в зону — вторично — с новым сроком Юрий Тимофеевич Машков. Тот самый, с которым, кажется, совсем недавно, в 1964 году, на лагпункте в Барашево мы читали Владимира Соловьева. А теперь он прибыл вместе с братом тянуть второй срок — теперь уже 12 лет — за якобы попытку перехода советско-финской границы. Судьба? Рок? Промысел? И вдруг — еще одна новость. Привезли "ксиву" (письмо) из Барашевской зоны. Сел мой друг по Москве, по площади Маяковского, Юрий Тимофеевич Галансков. Тогда, в 1961 году, мы его отмазали. Теперь он сел сам. Вместе с Александром Гинзбургом они составили "Белую книгу" по делу Синявского— Даниэля. За эту книгу и получили срок. Галансков — 7 лет, Гинзбург — 5. Через несколько лет, 4 ноября 1972 года поэт Юрий Галансков умрет в муках после операции в одиночной палате в Барашево.
Мне оставались считанные месяцы до освобождения, но я чувствовал, что могу НЕДОЛГО пробыть на свободе. Тем более, что я ведь не собирался сидеть за печкой. При всей осторожности, при всей рассчитанности шагов, вступая в духовное сопротивление богоборческому и очень нерусскому режиму, я знал, что мне суждено будет вернуться в Мордовию.
ВТОРАЯ ХОДКА
5 октября 1968 года я вышел на свободу. Из лагеря ЖХ 385/11 (поселок Явас) меня этапировали накануне вместе с двумя бандеровцами, доставили на пересыльную тюрьму в Потьме. Здесь в одной общей секции соединили с группой уголовников, человек 8—10, тоже освобождавшихся. Мы трое расположились отдельно, поодаль. Шурики и тут не могли угомониться: достали большую кружку, разожгли мини-костер и стали варить чай. Костер, собственно, был навесной, молодцы подносили скрученную зажженную бумагу под дно кружки и ждали, когда закипит. Не дождались: пришли надзиратели, поорали на нарушителей, емкость, конечно, поддели сапогом, а тех, кто был вблизи кружки, забрали. Последнее наказание: их остригли наголо. А ведь каждый заключенный почти два месяца перед свободой бережет голову — не стрижет волосы, чтобы своим безволосым кумполом не привлекать внимания на воле. Да и начальство в зоне разрешает за пару месяцев не стричь голову. Нашим сокамерникам не повезло. Помню, один молодой кавказец среди них пылко подчеркивал свой интернационализм: "Мне все равно — земляк, не земляк. Мне главное, чтобы человек жил по понятиям!" Т. е. давал понять, что воровской кодекс ему дороже этнической солидарности.
Рано утром, наверное, около пяти, нам выдали справки об освобождении, и провожатый повел нас из тюрьмы на станцию. Уже без конвоя, впервые после семи лет. Мы шли гуськом по тропинке. На станции он купил и выдал нам билеты до Москвы, кому-то — дальше. Раскрашенные, не совсем молодые девицы подходили выразить сочувствие. В зоне часто рассказывали, как эти полупрелестные создания уводили иных нетерпеливых зэков "на хату", где на следующее утро освобожденный от неволи ощущал себя и освобожденным от всех заработанных в зоне денег. Девица, конечно, испаряется, а "хата" оказывалась заброшенным помещением без хозяев.
Перед посадкой в поезд я сделал первую покупку из выданных мне на руки довольно скромных заработков: купил и сразу выпил банку молока. Из Рязани дал телеграмму своим в Москву. Дома был праздник.
У Валентина Зэка в поэме "Гротески" есть такие слова:
Владимир Николаевич Осипов, выдающийся политический и общественный деятель нашего времени, посвятил свою жизнь борьбе за Россию, за ее национальные интересы и идеалы. В 1959 году, как русский патриот, он был исключен из Московского университета. А через два года, как «реакционный славянофил», был арестован и судим. В политлагерях и тюрьмах он провел 15 лет. Книга В.Осипова – исповедь человека, находившегося в гуще самых острых событий. Это летопись российской истории с 1960-х годов до наших окаянных «демократических» дней, написанная без прикрас и предубеждений.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.