Дубовый листок - [171]

Думала ли об этом Вига? Я вдвое старше. Но мне было так хорошо, как никогда за пятнадцать лет. Девочка заблудилась, надо сейчас же уйти с ее глаз! А если не заблудилась и это и есть настоящее?..

Нет, я не смею об этом думать. Я не спал всю ночь. Утром взял себя в руки. Скорее, скорее уехать!

Все последние дни я старался не оставаться с ней с глазу на глаз. С особенным старанием уговаривал Веру Алексеевну составить нам компанию для прогулок. Вига была совершенно спокойна.

Я уже не боялся ее. Конечно, то была случайность. Настроение. И слава богу! Но какое горькое было на этот раз у меня «слава богу!»

Канун отъезда. Я прощался, обещая приехать, если буду в силах, к Новому году. Вига пошла меня провожать.

— Ну, прощай, Вига, — сказал я, в десятый раз доводя ее до крыльца. — Не забывай, как и прежде. До конца жизни я тебе дядя, и если что нужно…

— Не дядя! — выкрикнула она и закрыла лицо руками.

Я удивился такой вспышке. Но где-то в глубине души стало сладко…

— Ну если не хочешь иметь дядю, считай меня просто другом. Все забываю, что ты теперь взрослая…

И я взял ее за руки и слегка потянул к себе. Она вырвалась. Обвила мою шею и поцеловала в губы.

Голова у меня закружилась, как когда-то давно-давно, в костеле Босых Кармелитов.

Но я опомнился. Поцеловал ее руки и поспешно ушел.

«Боже мой, — говорил я себе, — неужели я люблю? Неужели меня может любить такая юная, такая красивая девушка? Неужели тринадцать лет назад я вынес из огня свое возрожденное счастье?».

Всю ночь я сидел у окна и спорил с самим собой.

«Ты взбесился, старый дурак! — говорил я. — Как ты смеешь об этом думать! Девочка увлеклась. Мало ли какие бывают случайности. Ты не должен, не смеешь ее смущать!»

Но я чувствовал вкус ее губ, я видел ее глаза, ее душу. Она была моя! И я сам становился юношей!

Я поднимался по долине Арагвы обезумевший. Только спустившись в Дарьял, пришел в себя. Голые скалы — это моя стихия.

«Как бы ни было это желанно — невероятно. У нее это все-таки увлечение! И незачем тебе мечтать о том, чтобы Терек помчался вспять и спустился в Койшаурскую долину!»

Вига мне не писала. Я послал на этот раз деньги и письмо только Вере Алексеевне. Просил передать Виге привет. А написать Виге я не имел сил.

«Чтобы вас не обижать, мы решили взять эти деньги, но уже наверняка в последний раз. Вига говорит, что больше не в силах их принимать. У нее на душе что-то неладно. Все время грустит. Обещала скоро вам написать», — сообщила Вера Алексеевна.

Но Вига так и не написала. Что она могла бы мне написать? Может быть, опомнилась и ей неловко за свой порыв? С кем не бывает!

Постепенно я успокоился и зажил прежней бирючьей жизнью. И был очень рад, когда нас отправили на реку Гойту рубить лес и истреблять Джарган-юртовские хутора. Там ни о чем не думалось.

Все прошло бы спокойно, но в начале декабря я был послан в новую рекогносцировку. Из нее вернулся с двойным результатом: передал Левковичу весьма ценные сведения и слег с серьезной раной в груди. К тому же в разведке мне пришлось пролежать несколько часов на снегу, и ревматизм опять проснулся в моих костях.

Меня доставили во Владикавказ в самом беспомощном состоянии и поместили в госпиталь. Очнулся я в половине декабря. Врач сказал, что опасность миновала, но лежать придется еще очень долго.

Я был слаб, как ребенок, почти все время спал и не мог выспаться.

Однажды днем проснулся и увидел в ногах кровати сестру милосердия. Сидя она дремала. Белая косынка скрывала ее лицо. Я приподнялся, и кровать скрипнула. Женщина встрепенулась… Я узнал мою Вигу.

— Лежите, лежите! — зашептала она, встав на колени у изголовья.

Я упал в подушки.

— Как ты здесь очутилась? — спросил, целуя ее руку.

— С оказией.

— И не побоялась завалов?..

— От вас так долго не было вестей. Потом узнала, что вы ранены. Теперь перевезу вас на квартиру и буду ухаживать, пока не поправитесь окончательно…

Я не возражал. Госпитали и лазареты успели мне осточертеть. Столько я их перевидал на своем веку!

Я и дома спал целыми днями, просыпался только помыться, побриться и поесть. А Вига… Бог знает что она вытворяла в моей квартире. Я не узнал своих комнат. Блеск, чистота, цветы. Исчезла дощечка с гвоздями, служившая вешалкой, появился платяной шкаф. Книги поселились тоже в шкафу. А однажды она принесла чудесного котенка. Он так громко пел, лежа у меня в ногах! Так уютно было дремать под эти песни. А рядом сидела Вига. Мне казалось, когда она берет мою руку, чтобы послушать пульс, здоровье ко мне возвращается горячим потоком!

Я любил смотреть на нее исподтишка, полузакрыв глаза Мы никогда не говорили о нашем прощанье в Тифлисе. Но я его вспоминал втихомолку. Это нужно было мне как лекарство. И я так мечтал о ней, зарывшись в подушки. Я позволял себе это, пока не встану. А потом я сумею взять себя в руки.

Это было ранней весной. Вига вернулась из города, принесла фиалки. Высыпала их мне на колени, и я, как когда-то умирающий Тадеуш, взял в пригоршню и погрузил в них лицо… Я был уже в состоянии ходить, собирался в Пятигорск на серные ванны. Вига же должна была с ближайшей оказией возвратиться в Тифлис.