Ду Фу в переводах разных авторов - [17]

Что это такое? Чанъань? Видение столицы? Как будто так. Пэнлай - это Дамингун, дворец за воротами Красного феникса, на горе Лунгоушань, т. е. один из загородных дворцов танских императоров. Его главные ворота, а это значит и он сам, обращены, как это и полагается, к югу - в сторону Наньшань, ныне - Чжуннаньшань, - Горы Юга. В дворцовом парке действительно был "Яшмовый пруд" - Яочи. У трона в парадном зале действительно было большое опахало, сделанное из пышных фазаньих хвостов. Когда обе половинки этого опахала раздвигались, перед всеми представал восседавший на троне император и в лучах солнца (трон был обращен на юг) действительно ярко блистал вытканный на его одеянии дракон. Но в видении поэта для омовения в Яшмовый пруд сходила не Ян Гуй-фэй, прекрасная фаворитка Сюаньцзуна, а Сиванму - "Мать - царица Запада", того таинственного "Запада" древних китайских легенд, который был для обитателей древнего Китая такой же страной чудес, каким был когда-то для людей Запада загадочный Восток. Один из правителей глубокой древности, Му-ван, пробрался в эту таинственную страну, был гостем "Матери - царицы Запада" и пировал с ней на берегу Яочи - Яшмового пруда {20}.

Но может быть, поэт здесь просто говорит образами древней легенды о том же парке Чанъань, и "Сиванму" просто поэтическое обозначение императорской фаворитки?

Можно было бы подумать и так, если бы не "застава Хань" и не "фиолетовая дымка", которая надвинулась на нее с Востока. "Застава Хань" никак уже не Чанъань, даже как-нибудь фигурально. Это где-то на далекой границе страны; пройдя ее, путник попадает на дорогу, ведущую именно на "Запад" - в ту самую неведомую, полную чудес страну, которой правит "Мать - царица Запада". Когда-то, также очень давно, страж этой заставы заметил странное явление: с Востока, т е. из глубины Китая, к заставе медленно надвигалось облако - дымка необычайной фиолетовой окраски. Он был мудр, этот страж, и сразу понял, что эта дымка возвещает, что к заставе приближается "Дао-жэнь" - "Человек Дао", "Человек Пути". И действительно, скоро у заставы показался восседавший на быке величественный старец. Это был Лао-цзы. Страж низко склонился перед путником, который, передав ему для покидаемой им страны "Дао дэ цзин" - "Великую книгу о Дао и Дэ", проехал заставу и исчез навсегда {21}.

Если "застава Хань" не Чанъань, и "фиолетовая дымка" никак не дымки из очагов столицы, то солнце в следующем стихе не солнце, восходящее над городом, фазаньи хвосты не дворцовое опахало, дракон не прозаический император в парадном одеянии: поэт в своем видении увидел во всем блеске самого "Сына Неба", властителя могучей империи, во всей его славе.

Но тогда и Пэнлай не известный всем дворец Дамингун, а Пэнлайшань - "Волшебная гора", сказочная страна на самом востоке Восточного моря, т. е. того, неизвестно где кончающегося, а может быть, и никогда не кончающегося, океана, который только и видели обитатели Китая у себя с Востока.

А "Золотого столба" с чашей "Чэнлу" в Чанъане тех времен и вообще не существовало. Предание говорило, что такой столб стоял когда-то, в ханьские времена, в столице, находившейся тогда тут же, в районе Чанъаня. Это был отлитый из меди высокий столб в виде фигуры "Сяня" - мага, державшего в руках над головой чашу, в которой собиралась "небесная роса". Воздвигнуть этот столб приказал сам У-ди, с которым предание и история соединили образ создателя могущества империи. Император время от времени выпивал эту росу, и она давала ему здоровье, долголетие, силу. Характерно, что "Небо", в которое вздымается этот столб с чашей, "собирающей небесную росу", поэт называет образно: местом, где скопляются дожди и где протекает Небесная река.

Таким образом, в этом видении поэта черты реального Чанъаня переходят в образы славы и блеска великой империи. Не описание столицы дается в этом стансе, а гимн стране - древней, великой, славной. И воспета она в самых сказочных образах. Реальные черты истории причудливо переплетаются с легендой; конкретные детали становятся частями волшебной картины.

И вдруг в конце: "лежу у реки... пугаюсь, как год вечереет". "Вечереет год" - не только тот год, осенью которого поэт создал свой цикл: слово "год" в этом стихе означает также "года", т. е. человеческую жизнь. А к старости китайцы всегда применяют выражение "вечерние годы". Поэт, затерянный в этой глуши, лежит на берегу реки и со страхом видит, как уходят последние годы.

А когда-то он стоял с группой чиновников у ворот дворцового квартала, где находились и высшие правительственные учреждения, и ждал обычной переклички перед впуском в дворцовый квартал; стоял у ворот, половинки которых как бы замыкались "лазоревой цепью" - нарисованным на них лазоревым лаком изображением цепи.

Снова воспоминание, снова реальный план. Действительно, с десятой луны 757 г., когда Суцзун со своим двором после освобождения Чанъаня вернулся в столицу, по шестую луну 758 г. Ду Фу находился на правительственной службе. Служба его продолжалась меньше года, но сейчас он вспомнил о ней.

6

Отверстие ущелья Цзюйтан... голова излучины