Друзья, любовники, враги - [84]

— От чего ты меня спас?

— Как знать, какой еще негодяй мог бы оказаться рядом и подобрать тебя.

— Думаю, что я могу влипнуть и в худшую историю, — сказала она, подумав о том, что и в самом деле может. Она покрепче прижалась к нему. — А может быть, и нет… — договорила она с улыбкой.

Он обнял ее покрепче, и его губы коснулись ее уха.

— Послушай, Саша, — прошептал он, — ты просто доверься мне. — Он поцеловал ее. — Доверься во всем.

Он повернул ее к себе и нашел ее губы. Он почувствовал ответный поцелуй и снова раскаялся во всем, что сделал, и отстранился от нее. Заглянув в ее глаза, он прочел в ее взгляде что-то неопределенное, едва наметившееся — подобие сомнения, которого прежде там не было.

— Я отвезу тебя на виллу.

— Мне нужно заскочить в отель, чтобы забрать кое-какие бумаги, — сказала она.

Ее голос был все еще слаб после поцелуя.

— Гидеон… — начала она, но прервала себя.

Он уже завел машину.

— Что?

— Давай попытаемся внести ясность в наши отношения.

— Чуть позже, — пообещал он, выводя автомобиль на дорогу по направлению к пространствам, напоминающим лунный пейзаж.

— И тогда, наконец, прекратятся эти хождения вокруг да около, — сказала она.

— Обязательно прекратятся, — пообещал он.

23

Вся семья Карами, за исключением старшего сына Фахда, собралась в гостинной виллы, чтобы сняться во втором, заключительном эпизоде интервью.

Если в первом эпизоде главенствовала Жозетта, то в финальном эпизоде планировалось выступление Карами. Одетый в палестинскую военную форму, он держал на коленях младшего сына. Малыш, который заменил убитого первенца, — объяснил он перед камерой. Того самого, который был убит много лет назад в самом начале их борьбы.

Рядом с Тамиром сидела Жозетта. Ее рука покоилась у него на бедре. Сегодня она была одета в черное. Это знак скорби по всем погибшим во время Интифады, сказала она. Около нее сидела Камила, девочка-подросток, похожая на свою мать. Но еще больше похожая на свою французскую бабушку.

— Следует ли миру ожидать новых террористических акций, во время которых снова будут погибать невинные люди? — начала Саша.

Тамир признал, что происходящее прискорбно, однако заявил, что его не волнует, если кто-то осуждает его методы.

— А вам известно, — сказал он, — в каком безвыходном положении находился палестинский народ, когда не имел собственной военной организации? Следует также помнить, что тот, кто берется нас осуждать, не подвергался годами унижению.

— Но вы не производите впечатление униженного человека. Напротив, у вас есть все, о чем можно желать. Семья, которая вас любит. Прекрасные условия жизни. — Она сделала пузу. — И работа.

Несколько секунд в комнате стояла мертвая тишина. Карами всем своим видом показывал, что игнорирует эти ее слова.

— То, что произошло, будет происходить впредь, — продолжал он. — До тех пор, пока не будет найдено решение. Может быть, я не доживу до этого. Доживут мои дети. Мы все стоим перед лицом неизбежности.

Мне не следует снова заводить речь о ребенке, убитом в Риме, — саму себя предупредила Саша. Телезрители уже знают об этом из первого эпизода. Нужно молчать, нужно прикусить язык и дать ему выговориться.

Внезапно в беседу вмешалась Жозетта.

— Прошлой ночью мужу приснился сон. Это был часто повторяющийся сон. Солдаты гнались за ним по улицам Рамла…

— Я бежал, — продолжал вслед за женой Тамир, — чтобы разыскать жену и детей. Во сне я понимал, что буду в безопасности только когда найду их.

— И вы нашли их? — спросила Саша с долей иронии в голосе.

Тамир крепко сжал руку жены.

— Нет, — сказал он. — Известно, что сон это плод собственного воображения. Во сне нельзя умереть. Если только это не будет настоящая смерть.

Саша уже научилась оставлять без внимания эти многозначительные и туманные метафоры.

— Если вашего мужа убьют, — обратилась она к Жозетте, — продолжите ли вы его дело?

Жозетта вздохнула и повернулась, чтобы пересадить малыша к себе на колени. Потом она наклонилась к дочери и поправила ей челку. Художественные подробности. Саша не могла объяснить почему, но вся эта сцена напомнила ей цыганские семейства на парижских тротуарах. Взрослые оставляли ребятишек на лоскутных одеялах, и те, грязные, босоногие, сидели на корточках с банками для сбора подаяния между ног.

— Если моего мужа убьют, у меня не останется ничего, кроме борьбы и, конечно, моих детей.

Когда Саша обратилась к дочери, ее голос сделался не таким напряженным и лицо просветлело.

— Что ты чувствуешь, когда слышишь, как родители разговаривают о своей преданности идее, которая может стоить им жизни?

— Я чувствую то же, что и мой старший брат, — без запинки ответила Камила Карами.

— А именно?

— Гордость, — ответила девочка.

— А где твой старший брат? — поинтересовалась Саша.

— Он учится в Англии.

— А почему там?

— Чтобы получить хорошее образование.

Она посмотрела на мать, которая продолжила за нее.

— Мечта нашего сына — поступить в университет на оккупированных территориях. Но, конечно…

— Ему этого не разрешат, — закончил фразу Тамир.

— Из-за вас? — подсказала Саша.

— Да, потому что он мой сын, а я служу делу освобождения нашей родины. Поэтому нас преследуют израильтяне.