Друзья, любовники, враги - [23]

Она отщипнула кусочек бутерброда. Ее мысли были где-то далеко.

— Вы были здесь во время войны? — вдруг спросила она.

— Какой войны? — слегка удивленный, переспросил он.

Не было, однако, ничего удивительного в ее вопросе, за исключением того, что она вообще спросила об этом.

— Второй мировой, — ответила она, понимая, что пошла напролом, хотя могла найти и более осторожный путь. Она находилась в таком смятении чувств, что была способна затронуть любой вопрос — от коллаборационизма до обрезания — лишь бы добиться того, что она хотела.

— Моя семья была в Европе, — сказал он, продолжая пристально смотреть на нее.

После Рима она стремилась к одному. Это стало ее навязчивой идеей, вошло в ее натуру, переполняло ненавистью. С тех пор как она прилетела в Париж и услышала эти оглушительные автомобильные гудки, ей грезились угрожающего вида люди. Перепоясанные ремнями и в шинелях, они вытаскивают жителей из их домов, они…

— А вы тогда были в Париже? — спросила она.

— Я не такой старый, как вам кажется, — проворчал он. — И потом, моих родителей не было в Париже. Во время войны они жили в Лондоне.

— Что не так уж плохо, а?

— Во многих отношениях это было как раз хуже. Из-за частых бомбардировок и трудностей с продовольствием. И еще несколько лет после войны Лондон находился в весьма плачевном состоянии. Впрочем, любой британец скажет вам, что предпочел бы любые лишения, чем жить в оккупации или быть депортированным.

Вежливые слова «оккупация» и «депортация» были призваны сгладить ужас происходившего в действительности. Точно так же современные деятели жонглируют словами, чтобы не употреблять выражений вроде «террористический акт» или «диверсия». Однако людей все-таки убивают. Убивают маленьких мальчиков в красных курточках. Кое-кто называет это революционным порывом борцов за свободу, — подумала она, ощутив внезапный озноб.

— Вы теряли близких во время войны? — спросила она.

— Нет, — тихо сказал он после мгновенного смущения и замешательства.

Ей захотелось переменить тему разговора. Она все равно не смогла бы подобрать слов, чтобы рассказать о том, что ее беспокоит.

— Мужчины среднего возраста могут выглядеть соблазнительно, — сказала она, возвращаясь к началу разговора. Сей предмет был гораздо безопаснее и не выдавал ее потаенных чувств.

— А вы специалист по этой части? — спросил Гидеон.

— Если только начинающий.

— И до какого возраста они могут казаться таковыми? — улыбнулся он, и ей показалось, что он хочет взять ее за руку.

— Тут нет ограничений.

— В самом деле?

Нет смысла просвещать его в этом отношении, если он до сих пор сам до этого не дошел. Да и как объяснишь то, что находится где-то на подсознательном уровне и о чем лишь можно догадываться. Не подлежит сомнению только то, что сексуальная притягательность мужчин не имеет возрастных пределов из-за их неограниченной возрастом способности к оплодотворению. Женщины же быстро теряют сексуальную привлекательность, когда уже не в состоянии иметь детей.

— Все дело в том, что мужчины бреются, — пошутила она. — Это закаляет кожу и предохраняет от морщин.

Гидеон смотрел на нее так, словно принимал ее слова всерьез.

— Кроме того, — добавил он, — мужчины с морщинами внушают больше доверия.

Она взглянула на него с интересом.

— А женщины?

— Женщины выглядят умудренными опытом.

«Умудренность» — вот еще словечко. Скорее мужчин «умудренность» делает сексуально привлекательными. Тогда как доверие «внушают» только слесари и бухгалтеры. Впрочем, и тут мужчины имеют преимущество. Даже перемазавшись говном за починкой унитаза, они могут быть дьявольски сексуальны… Как она объяснит ему все это, если он оценивает привлекательность женщин по тому, как те кричат?

— У мужчин есть другие средства, чтобы подчеркнуть свой возраст.

— А именно?

— Когда они подбирают для себя женщин, моложе собственных дочерей.

Либо она показалась ему гораздо моложе своего возраста, либо он сам гораздо старше, чем кажется. Во всяком случае, она все-таки решила изложить ему свой взгляд на этот предмет.

— Шестидесятилетний мужчина с сорокалетней женщиной или пятидесятилетний с тридцатилетней смотрятся на равных куда больше, чем, скажем, сорокалетний с двадцатилетней или тридцатилетний с девчонкой-подростком.

— Звучит не слишком оптимистично, — мрачновато заметил он и вдруг удивил ее неожиданным вопросом:

— Ну, а как насчет меня? Мне подходит такая девушка?

— Какая девушка?

— Немного моложе вас. — Он что-то подсчитывал в уме. — Скажем, двадцатилетняя.

Она играла крошками на столе и ответила, не поднимая глаз.

— Ну, не знаю. Может быть, если бы вы рассказали ей о дуэли.

— Какой еще дуэли? — удивился он.

Ей удалось заинтересовать его. По крайней мере, эта его улыбка принадлежала только ей.

— Той самой дуэли, после которой у вас остался шрам на щеке, — сказала она, поднимая глаза.

— Вы недалеки от истины, — признал он.

— Я могу быть догадливой при желании.

— Кстати, я тогда вышел победителем.

— Я в этом и не сомневалась.

— А вы, — неожиданно поинтересовался он, — вы вышли победительницей из вашего замужества?

— Мы просто развелись, — довольно холодно ответила она.