Друзья, любовники, враги - [21]

Незнакомец одним прыжком оказался возле нее.

— Вы ушиблись? — спросил он на чистом английском.

Она была слишком смущена и раздосадована, чтобы оставаться вежливой.

— С чего вы взяли, что я говорю по-английски?

— Просто французские девушки употребляют в подобной ситуации другое слово.

Итак, у него вполне самоуверенный тон, приличные манеры. Она даже отметила про себя, что он упомянул «девушек».

— Вы можете встать?

Может она встать или нет, решила она, это его совершенно не касается, а потому лежала ничего не говоря и не двигаясь. Просто лежала, чувствуя себя абсолютной идиоткой. Больше всего ей хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не видеть ничего вокруг и его в том числе.

— Можете встать? — повторил он.

— Если захочу, то думаю, — ответила она, — что смогу.

— А вы захотите?

— Как вам сказать.

Она с трудом повернулась на бок. Потом собрала силы и попробовала сесть. Спортивные брюки были разодраны на колене, и колено слегка кровоточило.

— Дерьмо, — повторила она.

Он сунул руку в карман.

— Вот, — сказал он, протягивая ей белый носовой платок, — он чистый.

Такой платок пригодился бы ей в Риме.

— Дурацкий случай, — пробормотала она. — Спасибо.

— Что если я намочу платок под фонтаном?

— Спасибо, — повторила она, удивляясь тому, что вблизи он выглядит еще более привлекательным.

Он вернулся через несколько секунд и приложил к ее колену холодный компресс.

— И часто вы так развлекаетесь? — поинтересовался он.

В его глазах мелькнула веселая искорка.

Во всяком случае, подумала она, на этот раз на обручальное кольцо не похоже. Хотя какая разница? На этот раз с ней все в порядке.

— Каждый день, — ответила она, как бы поощряя его к дальнейшим шуткам, но он молчал. — Я бегаю, — продолжала она, — каждый день, и, как это не покажется смешно, еще ни разу не падала.

Она улыбнулась и с облегчением вздохнула, когда он улыбнулся в ответ.

— А знаете, — спросил он, — чего действительно следует опасаться тем, у кого такая прекрасная форма, как у вас?

Она пожала плечами.

— Им следует опасаться того, что они переживут своих друзей. Когда вам между семьюдесятью и ста, вы вдруг становитесь ужасно одиноки.

То, что он говорил, было и смешно и грустно одновременно.

— Вся хитрость в том, — предположила она, — чтобы где-то около шестидесяти пяти перестать упражняться и начать пить и курить.

— Вот-вот, — кивнул он.

— Вы не француз, — сказала она, прижимая мокрый платок к колену.

— Почему вы решили?

— У вас хороший английский.

Он слегка улыбнулся.

— Это потому, что у нас учат английскому, а не американскому. Вообще-то я наполовину француз, наполовину англичанин, — сказал он, доставая из кармана солнечные очки.

В очках он совсем другой, подумала она. Догадывается ли он об этом?

— Ваша «английская половина» говорит на чистом английском.

Иногда ей приходилось делать над собой большое усилие, чтобы поддержать разговор.

— И часто вы занимаетесь этим? — быстро спросила она, щурясь на солнце.

— Вы имеете в виду спасение падших, извините, упавших женщин?

— Нет, я имею в виду бег.

— Довольно часто. Когда есть время и когда я не в разъездах.

— А чем вы занимаетесь? — промурлыкала она, закрывая глаза и подставляя лицо солнцу. — Не знаю, можно ли вас об этом спрашивать.

— Это очень по-американски, — сказал он, внимательно вглядываясь в нее. — Как правило, первая вещь, которой интересуются американские девушки у мужчины, это женат ли он. Хотя вопрос следовало бы формулировать несколько иначе. А именно — сколько раз он был женат.

— То есть?

— Очень просто. Например, пять браков приравниваются к тому, как если бы мужчина был холост. А сто любовниц — все равно что ни одной. Дело в том, что количество в таких вещах сводит качество к нулю. — Его улыбка в этот момент была не просто очаровательна, ей невозможно было противостоять. — А вы замужем? — поинтересовался он без всякого перехода.

— Нет, — ответила она, не понимая, какого черта…

— Что значит ваше «нет»? Ни разу или пять раз?

Она испытала что-то вроде чувства превосходства над ним.

— Вы единственный, кто видит в этом проблему, — сказала она и сделала паузу, ожидая чего-то большего, хотя и сама не знала, чего именно.

— Я тоже нет, — сказал он и, помолчав, спросил:

— Так ни разу и не были?

— Может быть, однажды, — ответила она и увидела, как на его лице дрогнул какой-то мускул.

— Может быть? Вы хотите сказать, что не уверены? — засмеялся он, и для нее этот смех прозвучал как аплодисменты.

— Ну, если количество сводит качество к нулю, то отрицательный опыт иногда отбивает память. Не так ли?

Несмотря на вопросительную интонацию, ее глаза говорили, что эта тема закрыта.

— Кажется, кровь больше не идет, — сказала она, осмотрев колено.

Он подал ей руку. Еще один убийца, отметила она про себя, судя по его изящной и сильной кисти. Однако оперлась о его руку, чтобы подняться.

— Хорошо еще, что не расквасили нос, — улыбнулся он.

— Да, конечно.

Он помолчал секунду, прежде чем спросил:

— Хотите кофе?

Он сказал «кофе». Американец бы сказал «кофейку». В самом предложении уже содержался определенный намек. Так что из того? Однако раненая часть ее души вдруг проснулась. Значит, кофе. Это открывало возможность интерпретации. Предложение заключало в себе некие планы, которые, впрочем, не простирались дальше определенных границ. Скажем, в Нью-Йорке мужчина может пригласить на обед любую женщину, и в этом отсутствует всякий подвох. Другое дело — выпить. Это что-то вроде предварительного просмотра товара. Возможно, то, что означает «выпить» в Америке, во Франции называется «кофе». Да здравствует всемирный рынок симпатий.